Денис Яцутко (Д'Оривье)

Солнышко для всех. Квазипоэма

Посвящаю
сослуживцам,
собутыльникам,
любовницам
и соседу

ПРОЛОГ
СЛОВО КАЛКИНУ

Славлю тебя, черноликий наездник!
Бледный твой конь уже несётся по духовным мирам,
Разрушая их один за другим;
Грязь с его копыт откалывается и полнит собой нашу
                                             жизнь.
Ты уже разрушил дальние небесные сферы и
                                   приближаешься!..
...................................................
Святый Боже, Святый Крепкый, Святый
Бессмертный! Спаси и помилуй нас...

1
МАРГО. ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

   Вернувшись с работы, застал самый конец передачи о чеченской войне:
безголовые трупы, скальпы, сожжения, пытки - золотая дремотная азия.
Ополчилась на купола. Неприятно смотреть. Дедушка - баран. Баран Дедушка
варятся макароны говорит о морской пехоте в Чечне. Пехотинцы сказали два
слова. Журналисту два слова. Два ничего не значащих слова. Дедушка будет
теперь повторять целый вечер. Служил на Северном флоте. Семь лет. Одни
благодарности. Видел и шторм, говорит, что страною должны управлять
ветераны Великой Отечественной: такие же старые (не умаляя заслуг)
маразматики. Вернулся с работы младший сержант чертёжник Говинда.
Вернулся и варит себе макароны. Положит потом в них тушёнку и это будет
его ужин и завтрак, как и вчера его ужин. За ужином вчера о
прямоугольности искусства рассуждал. Заключил рассуждения те в
прямоугольник письма. Рите. Марго. Маргарите, теряющей тело. Рите, теря.
Ритетеря. Тетеря-растеряха Рита пишет, что теряет ощущение тела. Рита
потеряет свое красивое тело.
   Дедушка, баран, бубнит, что Гитлеру Чечни хватило бы на два часа, а
Россия. Бубнит целый час ему бабушка, что он неправ. За стеной.
   Младший сержант за два года от Риты получил три письма почти-что без
текста рисунки простых черных линий.
   За стеною дедушка матом ругается с ба. Говорит, что она не взяла бы
его без ноги и руки, а она говорит: "Не взяла бы", а он отвечает ей:
"Вот". Они вместе живут полгода. Она хочет спать, говорит: "Успокойся",
а он ругается матом, ворчит, что она не уважает его, а он на Северном
флоте семь лет одни благодарности, шторм, ветеран, а она.
   Рита теряет красивое тело, а Дёня младший сержант ей пишет о прямо
угольности. Он познакомился с нею случайно был хиппи. Не настоящий, а
так - думающий, что да, что крут, что фрилав и пару раз курил анашу.
Носил хайратник и ксивник, жил дома у мамы и папы, учился. На остановке
стояла. Красивое тело в очень красивой одежде. Здравствуй сестра.
Дык ёлы палы. Нам не так уж долго. Ах, мы еще и соседи и мамы работают
вместе. Фрикативное gэ. У всех раздражает, а у неё, почему-то, звучало.
Где ты живёшь? А работаешь? Я заскочу? Ей было все равно. Ему,
в-общем-то, тоже, но столько свободного времени!.. Надо было убить.
А теперь-то... Сегодня работал двенадцать часов с одним перерывом.
Сегодня работал двенадцать часов с одним бутербродом. Это серьёзно.
Устал, как собака. Всегда удивляла эта идиома: отчего бы собаке
устать? Видимо, долго бежала - язык вывален. Все из-за языка. Он
вывален - устал. Передохнул - втяни внутрь, не обманывай окружающих.
Дедушка достал. За стеной: "Я флотский!" - "А я смоленская, дак что?!"
Семь лет в стальном гробу.
   А Дёня к Рите всё-таки зашёл. Работала художником (собачая работа).
До дома проводил: благо-рядом. Потом в училище на вечере танцев пьяный
её встретил. Смотрел на неё. Она рвалась танцевать. Не пускал. Смотрела
на рыжего парня, увел в закоулок и бил её красивое тело - терпела, не
выла. Какой-то мужчина увидел - ударил в висок - "хиппи" тогдашний
теперешний младший сержант упал, помутясь затуманясь. Рита его
приводила в себя, беспокоилась. Проводила домой. По дороге запустил
пятерню ей в джинсы. Завел в подъезд. Улыбалась она непонятно. До
сих пор он её мимики не понимает. Она с него джинсы спустила,
нагнулась. В глазах её черти плясали. Проглотила сперму, погасла.
Дальше ей было неинтересно. Через двор проводил до подъезда, Расстались,
слушая за окном электричку, вспоминал и записывал младший сержант
может быть макароны доесть, что на завтрак оставил, прямо сейчас?
Рита теряет свое красивое тело. Флота не слышно, смоленск лишь
похрапывает, будильник "Севани" с грохотом переваливает минутную
стрелку в завтра.

2
ШРИМАД БХАГАВАТАМ
   "Каждое утро выходит к цветку Радхарани. С кувшином прозрачной воды
выходит к цветку Радхарани. Она поливает цветок... красный цветок.
Радхарани. Она поливает. Она вспоминает. Качели пустые, качаясь, скрипят.
Оторвавшись от томика Гессе, от стирки и плача цветок каждое утро
прозрачной водой поливает Шри Радха.
   Радха читала "Источник", она знает, что Кришна не вернется к ней, но
она надеется, что шмель, содержащий в себе частицу души возлюбленного,
прилетит к ней с весточкой от него. К ней от него. От него прилетит. От
него. И она поливает цветок, она смотрит и думает, что прилетит от
любимого шмель и хоботок свой опустит в красный цветок, наслажденья
ища, как когда-то Кришна свой опускал в цветок Радхарани. Каждое утро
цветок свой она поливает, склонилась однажды с кувшином прозрачной воды
и видит: нога на цветок опустилась, втоптав (каждое утро она) в грязь
(прозрачной водою), но не вскрикнула Радхарани, не упала без чувств,
не разгневалась, а обняла эти ноги. Шмель - это из книжек; Кришна любимый
вернулся. Радха узнала его по ногам. По ногтям. По коже, хоть и сошла с
него в дальних странствиях студенческая фиолетовость: загорел и
обветрился Кришна. Радхарани счастливая, как идиотка. А Кришна? Бог и
Герой: приехал, цветок растоптал, в цветочки подружек её хоботком
заглянул, спел сам себе махамантру и снова уехал. Гвоздей для излучения
фотонов не требуется..."
   Говинда отложил рукопись. Сегодня в его подчинение прислали нового
солдата. Грязного и зачуханного. Поинтересовался солдат, как мне, мол,
к Вам обращаться?
   - А зови меня просто - Господи, - ответствовал ему, натягивая расшитые
геральдическими хлицафалями джинсы и убегая три остановки на метро с
пересадкой и полчаса электричкой к любимой у которой эльфийское лицо, а
ночью снится нирвана, а ему кошмары. Будильник "Севани" сегодня ломался,
но Говинда его починил, ибо и время ему было подвластно.
   Будильник "Севани" громким тиктаком отстукивает кальпы; Говинда
пытается уснуть, не раздеваясь.

3
ШРИМАД БХАГАВАТАМ. ПЕСНЬ ВТОРАЯ

   Всё. Теперь иноходью мимо мороженщиков, прыг в метро (бегом по
эскалатору), на вокзале скорей проскочить мимо ларей с бутербродами и
пирожками (запах сарделек запах сарделек запах) мимо скорее домой варить
макароны и жарить сало с луком, есть, спать. В электричке чуть-чуть почитаю.
Не уснуть бы - проеду.
   Народ. Что сказать о народе? Ничего. Лучше промолчу. В переходе человек
 с лицом простака и выражением лица шимпанзе противнейшим голосом поёт
песенки: городской фольклор, шлягеры "гражданского содержания", "за
правду", пошлость и фальш и в глазах и в лице, шляпа полна купюрами, гитара
тоже фальшивит. Рядом два парня (гитара и флейта) играют неплохо хорошую
музыку: приятные лица, без пафоса, честные, наглые, добрые, злые, шляпа
пуста, осужденье во взглядах прохожих. А там макароны. Завтра пораньше
прийти, поднять границу до начала рабочего дня, а глаза вдруг поймали
фигурку - походка - так ангелы ходят. Нет ангелы так не ходят. Так ходят
молодые красивые женщины, девушки. Головка посажена, линия рук - а
движенья! Взмахнула головкой, шажок за шажком, цок-цок, плечи и шея и
кепочка, джинсики - все в ней прекрасно (без стеба, серьёзно). Юная кожа,
грация - дух захватывает. Невольно начинаешь дышать иначе и идти иначе.
   - Сударыня, Вы прекрасны...
   Как если бы беломраморная Флора покрылась вдруг


легким румянцем...
   - ... прекрасны...
   Зарделась, однако замедлила шаг.
   - Молодой человек!..
   - А!.. - опомнился - Что Вы сказали?
   Она недоумевает. Он будто проснулся внезапно. Но ведь он первый к ней
обратился? Или не к ней? Мешанина обрывочных мыслей беззвучно выходит из
приоткрытого ротика (алые губки!). Нежная. Милая. Юная.
   -Я?.. Ах, извините, девушка; я уж нашел свое счастье. Просто осталась
привычка. Я, как автомат - сам не заметил, как за Вами увязался. Вы уж
простите меня.
   Ускорил шаг. Нет. догоняет:
   - Меня зовут Таня. - упрямство в глазах оскорбленная гордость, как-так?
   - Итак, она звалась Татьяна... Нет, мне не нужно Ваше имя, милая. (Вы до
Финляндского?) Лучше послушайте сказку о Кришне... Я кришнаит?!
Помилуйте, я - православный. Будете слушать?
   Кивок и ресницы - хлоп-хлоп, глаза - утонул бы, да уж не ныряет, стал
сухопутным, от влаги хватает простуду. А ей и впрямь интересно. Ну ладно...

..........................................................................

... И однажды...
   - Станция "Площадь Ленина - Финляндский вокзал".
   - ... приехал я на станцию метро "Площадь Ленина" и сказал До свидания
своей случайной попутчице.
   - А дальше ничего не было?
   - К счастью для моей милой попутчицы - нет.
   Теперь рысью мимо запаха горячих сарделек второй вагон от конца
электрички домой потому что первом очень сильно гудит и дрожит почитать
по дороге не уснуть неуснутьнеуснутьподороге и сварить макароны и сало
поджарить и съесть.
   Завтра к восьми поставить севани на полчаса вперед на раскачку, а утром
по радио блюз. Хорошо бы блюз: бы! блюз.

4
СНЫ КРИШНЫ. ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

   Воскресное утро. Зима. Батарея парового отопления под левым боком греет.
В комнате воздух. Светло. Каждая частичка воздуха пронизана миллиардом
лучей радости. Света радости. За окном мороз и все искрится. Дионисий,
лёжа, себе:
   - Мороз и солнце! День чудесный! Еще ты дремлешь!..
   - А не пора ли тебе вставать, прелестный друг? Ты на работу идешь?
   Медников. Медников на соседней кровати. Вернулся вчера из Говиндагари
и теперь на соседней кровати. Бог знает, где я теперь со своею любовью буду
любовью... Продукты привез. А уж десять. Вставать действительно надо.
   - Доброе утро, Саша.
   - Доброе утро, Дёня.
   - Саша мне сегодня снилось. Я за городом, но где-то ближе. Не Всеволожск.
Мне очень плохо. Что-то с душою, с любовью, с тоской. Я не помню, что
именно. Входит хозяйка (я там снимал), говорит. А я хочу поплакаться. Она
говорит, а я - в чью бы жилетку? Вспомнил Брюлову: Юльке! Юлька поймет
(что - я не помню). Стены там были, как здесь, в зеленых обоях, но
аккуратней, хозяйка была современней, урбанистичнее что-ли. Что-то она
о политике, вроде чечня, парламент, а я вдруг понимаю, что забыл брюловский
телефон. Она говорит, а я все мимо - вспоминаю цифры. Вдруг вспоминаю.
Бегу к телефону (она говорит - я бегу я своё), звоню (набираю). Там снимают
трубку. Вроде какой-то кухонный шум и женский голос: "Да". Юлю можно? А
кто её? Дёня. Можно, сейчас. Юля-а!
   - Алё?
   - Это Дёня. Юлька мне плохо... и я говорю, жалуюсь, плачусь, она там
угукает. И:
   - Дёнька, знаешь-ка что? - Приезжай-ка сейчас ко мне.
   - К тебе? А не поздно? (Взгляд на часы - десять с минутами - поздно)
   - Нет, что ты, не поздно. Знаешь, как до меня добираться?
   - Знаю, конечно. Ты ж на Васильевском?
   - Не-ет. С чего эт ты взял?
   - Дык...
   - Бери карандаш и записывай.
   Я записал. Новостройки. Что-то не так. Ведь была на Васильевском. Точно.
Уверен. Все же поехал сперва электричка долго метро и автобус еще и пешком.
Дом. Высокий. Всю дорогу почему-то думал о Будде Гаутаме. Вот дверь.
Странно. Точно знаю, что звонил на Васильевский, однако уехал Бог знает
куда (седьмой этаж, широкие общие коридоры, звоню). Открывает.
   Боже! Саранская! Юля Саранская. Лет восемь назад, когда только-только
лишь пришел в комитет комсомола (в девятом был классе? да-да), она как раз
оттуда уходила. Сдавала дела. Года на два меня старше. Руку тогда мне
пыталась пожать, а когда я ей поцеловал, была удивлена. Ни разу в жизни
с ней не говорил, здоровался раз пять, раз десять видел. И уж давно забыл,
что был (забыл, что был, чтабыл, зо был) знаком, коль можно так сказать.
Саранская. Красивая. Всегда в строгом платье. Сейчас тоже.
   - Привет.
   - Здравствуй, Дёнька! Входи. Я знала, я знала, что ты, хотя бы тогда,
когда тебе станет плохо, найдешь меня.
   Я? Её? Да я и понятия.
   - Дёнька!.. Ты раздевайся, садись. Чай или Кофе?
   - Кофе... А ты как попала сюда? Я и не знал, что ты в Шри. Слышал - ты
замуж вышла. Года четыре назад слышал. Муж-то твой где?
   (Господи! что-то не так)
   - В Бологом. Да и не муж он мне теперь. А я тут живу. Работаю вот -
телефонным диспетчером на дому.
   - Не ахти какая работа. Хватает?
   - Не плачем... Дёнька, как я соскучилась.
   (Не вспоминал восемь лет)
   - Кто трубку снимал?
   - Автоответчик. Японский
   - Чудо-машина... Юля, скажи мне свой номер.
   - Ты же звонил... Ну, хорошо. Шестьсот пейсят пять, семьсят-пять...
   - Шестьсот пятьдесят?..
   - Да.
   - Ясно. Неверно набралось. Я же звонил двести тринадцать - Брюловой.
   Сразу поникла лицом.
   - Ах... Значит, существует реальная героиня этой сказки...
   Грустью глаза.
   - Юля! Да брось ты! Что ты такое!.. Какая ж Брюлова героиня для сказки.
Просто приятели мы. Знаем друг друга давно. Просто хотел поболтать...
   Загорается!
   - Дёня! Какая разница! Это же здорово, что мы случайно так. Сегодня по
первой - Феллини. Будешь смотреть?
   - Буду, конечно.
   - Тогда включай телевизор, а я пока пойду разогрею ужин.
   После - сумбур - не помню. Потом я проснулся.
   - Да, сон интересный.
   - Он потрясающий, Саня.
   А вечером на работе:
   - Андрей, есть в Шри атээс на шестьсот пятьдесят пять?
   - Нету. А что?
   Рассказал. Нету. Оно и к лучшему, может.

5
ПИСЬМА С ФРОНТА. ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

   Здравствуй, моя милая Рогнеда!
   Для меня закрыли весь мир. Плохо. Плохо. Сатанинский бред распахнутых
окон. Ритуальные пляски над священным плакатом. Охота людей друг за другом.
Перемещенья в пространстве.
   Кришна стареет, как всякий. Радхарани его кормит супом. Она прячет от
Кришны флейту. Кришна - монгол Шри-Литоберга. Стрелы. Стрелы. Где твои
дикие стрелы? Арджуна впаял их в шпили, и мимо них теперь летит ветер.
Кони. Кони. Где твои белые кони? Их у моста приковали и над ними смеются
утки. Грязные утки. Обжоры. Вяло. Скользко.
   И ты сидишь на работе, ты смотришь в стену. И мимо тебя теперь летят
годы. Харе. Кришна. Мимо. Мимо.
   Так-то, Рогнедочка. Bye!
   Нежно целую.
                                                   Дёня.

6
ШРИМАД БХАГАВАТАМ. ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

   "Маленький Дионисий, ребенок с золотыми волосами и ресницами - что
солнечные лучики (потом-то почернеют), сияя на солнце, идет, что-то зажал
в кулачке, глазки горят интересом, на четвереньки в пыль опустился
   - Денешка! Чадо! Что ты там делаешь?! (Это спешит к нему прекрасная
Линия, мать)
   Он кулачок разжимает (глазищами в маму): мерзких коричневых гусениц
добрый десяток
   - Боженьки!..
   Пальчик к губам - мама, тихо. Высыпал их рядом с едва приметным
малюсеньким сереньким камушком, замер. Замер, сейчас прилетит. Прилетит.
Линия тихонько опускается рядом с сыном. Что он? Либо муравьёв кормит? Но
где муравейник? Мальчик смотрит на камушек... Вот! Прямо из воздуха -
невесомо, беззвучно - длинное черное тельце. Блестящая, крылья и
ярко-красное пятнышко. Камушек отодвигает. Юрк! Мальчик около норки
высыпал гусениц:
   - Это твоим детям, сестричка! Мама, это моя аммофила..."
   Яркие бьющие светом воспоминания детства, воплощающиеся теперь в
зрительные образы, Нахлынули месяц назад.
   Тех дней, когда в жилище света...
   - Двадцать шесть сорок сержант Говинда! Двадцать три сорок. Убыл.
Не знаю, нет. Не за что.
   До этого месяца годы неимоверного мрака. Теперь он возвращается к свету.
комета навстречу. Улыбнется? улыбается. здравствуй...
   - Сержант Говинда. На цэбэу. Нет. Не пойду. Решение на наступательную.
Андрэ покажет. Му-гу. Секунду... здесь параллельный... Сержант Говинда.
Нет, не звонил.
   "Вуайеризм, - думал Дионисий Говинда, - или эксгибиционизм? Не помню,
как это называется..."

7
СНЫ КРИШНЫ. ПЕСНЬ ВТОРАЯ

   - ... Дёня! Дёня!
   - Ну какого черта? - лениво, ворочаясь, приоткрыл правый глаз
   - Тебя Гуров, - телефонную трубку.
   - Слушаю, младший сержант Говинда, - высунувшись из-под шинели, - Какая
башка? От "Решенья"? А на столе? Да я не знаю... Вы меня разбудили вообще,
а я, между прочим, товарищ полковник, во сне видел... - ту - ту - пим -
ту - ... ту ...
   Он видел во сне через много лет в Говиндагари под ивой девы и отроки
юные маются дурью. В длинном плаще, в широкополой шляпе, длинноволосый
(завтра не забыть постричься), бородатый (и побриться) Говинда сидит чуть
поодаль, смотрит на юную кожу, улыбки, юные души в прекрасных телах
веселятся. Доброй улыбкой. Глаза, которые повидали, смотрят на глаза,
которые видят впервые. Молодость радость. Гаудеамус, ребята. Девчонка в
юбчонке. Строй нень ка йя, разбитная. Движется резко, слегка угловато.
Очарование юности. Взгляд уловила. Агрессивно-стеснительная усмешка.
Резкий разворот. Нагнулась к подружкам (спинка прямая, божественная попка
обтянута красной материей, белые пацанячьи носочки), видно, какую-то милую
глупость - смеются. Вся компания сгусток желанья ебаться - им это желание
внове, им даже странно немного, что они вместе сидят - вовсе недавно:
девочки - куклы, мальчишки - война, близко сходились чтобы портфелем, за
косы, плюнуть, сказать непристойность теперь же вместе сидят говорят
непристойности вместе, робкие знаки внимания, часто краснеют, играют в
фанты, была ещё как же она называлась? Стоп-каликало. Вот. Почти санскрит.
Сами себе еще не признаются, поэтому приписывают всё свое буйство пола
кому и чему попало. Обо всём говорят всякие милые пошлости. Теперь их
мишенью Говинда. Смеются. Молодость смеется над... Сам разве не молод?
Может, не юн. Но как уж они далеко. А казалось - только вчера ведь -
банальность, но - правда. Тянет. К ним тянет. Со страшною силой. Снова
смеются. Выглядит он старомодно. Длинные волосы, шляпа. Так уж не носят.
Бесы в глазищах. Удумали что-то. Озоровать. Резвая (попка богини)
робкоотчаянно (видимо спорили) двинулась в его сторону. Он будто не
смотрит, она:
   - Эй... - оборвалось: он из кармана плаща достаёт бутон на очень длинной
ножке.
   - А как это там поместилось?
   Вот и чудесно. Робкая, милая девушка, всю амазонскую удаль...
   - Это тебе.
   - Спаси-и-ибо. А это что?
   - Нарцисс.
   Она смотрит на бутон (Как она смотрит на бутон!), она держит его
аккуратно и аккуратнее дышит (Как она дышит!). Стайка - подружки с
 дружками - шепчутся - зависть и любопытство, ехидством хихикающим
скрытые.
   - Как поместился? Он маленький на самом деле, а как увидел тебя, стал
таким длинным и стройным.
   Она улыбается, но невинно - не поняла. Длинный и стройный. Горячий и
твердый.
   - Своей красотой ты способна творить чудеса. Ты не веришь? Ты поцелуй
его.
   В густую краску. Господи, почему же она так краснеет, видно ведь, что
ни на микрон не врубилась в символику? Ах, да!.. Этот возраст...
Табуированное слово "поцелуй". Как, интересно, они сейчас говорят?
"Сосаться"? "Лизаться"? "Слюнявить"? Надо взглянуть на неё убеждающе.
Ну-ка... Целует!
   Подружки - взрыв хохота - замер - бутон на глазах распустился чудесным
нарциссом. О, Боже, - красивое девичье лицо, переполненное счастливым
восторгом - не для слабонервных: плащ острым сугробом вперед. Не замечают -
куда там! - все на нарцисс - чудо ведь, тем более, что белые лепестки
заострены.
   - Как Вы это сделали?
   - А почему на Вы? Я для тебя старик? Я ж не намного старше. Тебе -
четырнадцать, наверное?
   Кивает.
   - Это сделал не я. Это твои губы и твои четырнадцать. А если ты его
возьмешь в рот - увидишь еще одно чудо.
   Смеется. Смеются. Взяла.
   Достает. Следует последняя сцена "Ревизора", ибо цветок стал кровавым...
   Однако смешок, пацан:
   - Фенолфталеин.
   Повернулась к насмешнику:
   - Нет!
   Говинда снял шляпу и ей обмахнулся, другою рукою поправил в кармане.
   - А Вы... ты... тебя... как зовут?
   А Говинда в ответ:
   - Давай переспим? Без прелюдий.
   Смотрит.
   - Что смотришь? Можно не с тобою - вот с этой твоею подружкой. Что
скажешь, подружка?
   Подружка, собравшаяся уж было смеяться над Резвой, в лице изменилась.
Эх, подружка, подружка. А вот ещё чёрненький паренёк с тонкими чертами
лица. Ну, нет, а то совсем перепугаются. Юность. Прекрасная юность. Пусть
режутся в фанты. Сведу всё на шутку.
   - Девчонки, этот цветок...
   - ... Дёня! Дёня!
   - Ну какого чёрта? - лениво, ворочаясь, из-под шинели...
   - Тебя...


8
ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ

   - Ну, что? День чертежника? - Андре Дали обвел коллег взглядом, не
желающим увидеть хоть одно несогласное лицо. Одно увидел, гневно свёл
брови. Гольмунд Веников поспешно отвел глаза:
   - Меня жена ждёт.
   - Ну и чё?! - Саша Пушка ехидно исказил голос и прищурился, - Ну и чё?
   - По бутылочке, Гольм. - это Дали.
   - Дело-то не в количестве, а в запахе...
   - Гольм, не ломайся, в кои-то веки всей чертежкой собрались попить пива,
а ты обламываешь коллектив. Мы тебе купим резинку с пеперминтом.
   (Это уже сказал Дионисий Говинда.)
   - Думаешь, это поможет?
   - Та ни хрена не поможет! Гольми, короче: те чё, в-падлу с нами выпить
по бутылочке пива? - (Саша)
   - Пойдем, Гольмунд, - (Говинда)
   - А! Уломали чертяки! Но - ! - по бутылочке.
   (Nota bene!)
   - Дык.
   10 REM Передаю морзянкой (левый глаз - точка, оба закрыты - тире,
мычание - сигнал "SOS"): учитесь считать деньги, ибо - брать вместо четырех
бутылок ящик, потому что умножить на десять и на два легче, чем просто на
четыре, это не выход... ммммм!
   Рядовой Дали откупорил по второй и раздал коллегам. Гольмунд угостил
всех папиросами, попросив, чтобы его угостили сигаретой. Саша протянул  ему
открытой пачку "Rothmans", Дионисий - "Camel", Андре Дали - "Marlboro".
Гольмунд закурил сигарету, Гольмунд положил сигарету за правое ухо,
Гольмунд положил сигарету за левое ухо, Гольмунд взял ещё одну сигарету,
поводил ею перед лицом неопределённо и с удивлением объявил, что его
"зацепило".
   Младший сержант Дионисий Говинда, почавкивая и похрустывая жареным
картофелем, подтвердил, что "четверка" - отличное пиво.
   Хорошее пиво. Хорошее солнце. Радующая глаз зелень. Александр Сергеевич
Пушка в отличном расположении духа.
   - Чё, парни? За нас!
   - Базару нет, - согласились коллеги, - мы того стоим. Мы кайфовые.
   - А Гольмундушка Веников - особенно, - сказал Гольмундушка Веников и
отхлебнул, прищурившись за круглыми стеклами защитных очков защитного
цвета (под цвет формы, он в форме, подтянутый, выглаженный, аккуратный,
сержантские лычки горят золотом вместо пуговиц вместо пуговиц вряд ярче
солнечного дня - у солдата День Чертёжника, пилотка изящно сдвинута набок,
пока только пилотка, пока изящно, на коленях - обёрнут в белый ватман -
томик Мамлеева, взял почитать у Говинды)
   Пошла четвертая. Сделав глоток, закурив, затянувшись, Дёня Говинда
печально вздохнул:
   - В Говиндагари "Балтики" нету. Буду скучать. - снова глоток, и вздохнул,
снова глоток, и вздохнул, снова...
   - Не будешь ты ни хера скучать. Готов спорить, что ты туда не вернёшься.
(Андре Дали - патриот Литоберга, не понимает, как можно жить где-либо вне,
в Говиндагари каком-то)
   - Ну, а куда ж мне деваться, если я демобилизуюсь?
   - ЕСЛИ демобилизуешься? - это Гольмунд.
   Все улыбаются. Саша:
   - В-натуре, чертёжка такое место, что и не верится, что отсюда когда-
нибудь уйдёшь. Как же - без чертёжки-то? Без Чбоу?
   - Если бы только чертежка, - Говинда ему, - мы, наши стены, без офицеров,
учений, военной формы, бритья бороды... А так... Мне эта военная служба -
во где сидит, - Дионисий ткнул пальцем в пространство (все посмотрели,
надеясь увидеть, где же сидит военная служба), - Смотрите на меня - какой к
бесам из меня военный?
   Военный из него неправильный: джинсы, расшитые всякой цветной
дребеденью, деревянные чётки, обмотанные у запястья правой руки, красная
майка, на шее амулет - птица ХУМ, хумаюн, мятая кожанка, значок "Йэлоу
Сабмэрин". Странный военный.
   Пятая уж опустела. Ещё по червонцу - ящик и чипсов. Или сколько там
выйдет? Как - полтора? Ну, пускай. Откупорили.
   - За нас, господа!
   - Нет, ты не прав, - Дали продолжает прерванный полчаса тому разговор,
обращаясь к Говинде, - Если б не весь этот армейский идиотизм, не было бы
нам так хорошо, - ведь сейчас нам хорошо вопреки всему, осознание этого
"вопреки" добавляет кайфа.
   - За наш особый кайф! С Днём Чертёжника!
   - Хлоп. Понеслась.
   - Нет. Я - пас. Я пошёл, - (Саша Пушка).
   - Саня! На ход ноги. Посошок.
   - Только один из вас меня провожает.
   - Базар тебе нужен? Проводим.
   - Бэ-зэ!
   - Будь здоров!
   - Ваше!
   - Prosit!
   - Куда ты понёс бутылку?
   - Запихаю вон в то дупло.
   - ???
   - Чтобы бомжи не достали.
   - Чё те бомжи-то?
   - Да ну их на фиг.
   - Базару нет.
   - Базару нет.
   - Базару... А где Сандер?
   - А... О!.. Чёртьего знает. Может пописать пошёл?
   - А я не пойду. Я здесь. У дерева. Как собачка.
   - Как вон тот бультерьер?
   - Не, терпеть не могу бультерьеров... Ох, хорошо... Вообще, собак терпеть
не могу. А что там твоя собачка-то?
   - Какая собачка?.. А! Я её на дачу отвёз.
   - Бо?..
   - Достала. Я тоже собак не люблю.
   Хором:
   - Вот кошки - другое... - смеются.
   Дали. Что-то вспомнил. По сторонам.
   - А был с нами Гольмунд?
   - Был. А чего эт ты вспомнил? Потому что Саша...
   - Да. Называет его Котом. Кстати, почему?
   - А Бог его... Стоп. А куда он делся? Уже ушел что-ли?
   - Угу. У него же жена там...
   - А-а... О! Вон он идёт. Гольм!
   - Мм! Угу.
   - Ты где?
   - Тут.
   - Был.
   - Был?
   - Был ты где?
   - Сашу я про. И . про. провожал.
   - А где Сашу оставил?
   - Мм... Там.
   - В туалете?
   - Почему? Нет.
   - А куда ты его провожал?
   - Не знаю, про...
   ...вал
   Провал. Темнота.
   - ... а может, мы не с вами вовсе разговариваем, может, мы с ними вовсе
разгова. Мы. Вот.
   Темнота.
   ... Ужас. Нет. Нет! Удержать!
   - Андре! Андре-э! Не надо... Ух... Не надо сегодня больше никого резать!..
   Провал. Темнота. Собачья морда перед глазами. Я кто? Я Говинда. Провал.
Для меня надолго. А я? Я Дали. Ну, не надо - не буду. Не очень-то и
хотелось. Чего мне хотелось? Провал, темнота.
   - Парень, шёл бы ты отсюда. Метро уже закрыто.
   - Метро? Какое метро? Куда бы я шёл?
   - Давай, давай... - милиционер подтолкнул рядового Дали к эскалатору.
   Где я? Почему лестница едет вверх? Я под землёй? Темнота.
   ... Я Саша Пушка. Я иду в общежитие. Холодно и зябко и шатает. Надо же
как с пива растащило. Любимая волнуется, а пиво, а мосты. Зачем их вообще
разводят? У-у-у... Можно было речку сделать глубже, или сами мосты - повыше,
или чтобы метро не закрывали...
   ... Из темноты выплывает испуганное лицо бродяги. Ужас, читаемый в его
глазах, оправдан. Я бы на его месте тоже перепугался: он вцепился обеими
руками в верхнюю половину бутылки с пивом, вцепился крепко и поверх
бутылки смотрит, и ужас в его глазах, куда он смотрит? Он смотрит на. На
меня?! Я строю изумительные рожи и, снизу за бутылку уцепившись,
подпрыгиваю, раскидывая ноги в сторону, кривляясь, и ору демоническим
голосом, воплем визжу, смеюсь и стенаю, я кто?! Всё нормально: Я АНДРЕ
ДАЛИ, чертёжник - провал, темнота...
   ... или фуникулёр. А так - сидеть и ждать и зябнуть - холодно и мерзко я
зачем ушёл ведь первым я они дошли все вместе мне сидеть и ждать, а если б
я не ушёл, а пиво...
   Андре Дали тёмными захолустными кварталами пробирается, озираясь, в...
(суть ли важно - куда?), усы плащём прикрыв и брови - шляпой. Он только что
оглушил эфесом клошара, посмевшего отказать солдату Его Величества в
просьбе поделиться эликсиром... Шлёп! - Раздери мою селезёнку! В этом
квартале есть хоть одна улица освещённая более, чем красными фонарями
борделей?!!.. Или... желтыми фонарями? Мигают прямоугольником... Зелёными?..
Бред... Где
остальные гвардейцы? Почему я один? Что за шуги? Ёб твою мать! -
алебардщики - четверо!
   - Сударь, Вам придётся проследовать с нами. Садитесь в карету.
   - Нет. Я с вами никуда не пойду.
   И сталь сверкнула в его руке, отразив тусклый блеск чахоточной луны.
Сначала левого, под ребра снизу... Ах! Предательский удар - древком и...
темнота, провал.
   Говинда. Стучался в общежитие. Не пустили. Стучался так, что разбил руку
в кровь. Теперь в штаб. Переночую в классе оперативного управления.
Дворцовая площадь в той стороне? Идти. Идти. Идти и дойти.
   - Эй человек! Что это за дом выстроили посредине дороги?
   - Где? Это мост.
   - Мил человек, - Говинда смеётся, - Мост, он - вот так, - Говинда
обозначает рукой горизонтальную плоскость.
   - Дык. Развели, - человек усмехнулся.
   Такие потрясения опасны для рассудка. Что делать? Куда бежать? Плыть?
А кто виноват?..
   ... зябнуть и мёрзнуть и ждать и мёрзнуть. Если бы пиво мосты и метро к
чертовой матери - в штаб. В класс оперативного управления. Быстро. Бегом.
Часовой:
   - Саша, ты что?
   - Вот. Вот мой пропуск, - бегом к батарее парового отопления и спать.
Или не добегу?.. Темнота.
   Вот вам и радости - мост развели. Как я тут вообще оказался? Руки в
крови, рассандалил, стучался. Ждать пока снова сведут? Холодно. Зябко.
Кстати, дедушка за стеною (тот, который баран) включил радио. Бабушке:
слышишь, мол, песни морские? Та ему: день моряка не иначе? Он ей: не знаю,
песни морские семь лет семь морей седьмой флот... Она не внимает. Он вроде
затих. Через двадцать минут снова: "Слышишь?" - "Да-да." - "Вот." Ну, я
отвлекся. Холодно, зябко. Снова сведут только утром. Бедный Говинда. Курить.
Нету спичек. Рядом мужик. Мужик, спички есть?
   - Есть. Хочешь посмеяться? С другом в Пулково выпили и... - хохочет.
   - И... - недовольно.
   - И вот - я здесь, а всё закрыто, разведено и как хочешь.
   Собрат по несчастью.
   - Спасибо за спички.
   - Не за что! А что ты здесь мёрзнешь? Пойдём-ка в подъезд, на лестницу.
   Затянувшись, Говинда:
   - Я там уже был. Там кодовые замки.
   - Откроем! Хочешь посмеяться?
   И мелет какую-то дурь. Чего здесь смешного?
   - Пойдём.
   ... длинная красная стена. Очень длинная красная стена.
   - Меня? Андрэ... Нет, не знаю, куда я иду. Капитан-лейтенант? А я
рядовой. Капитан, есть курить? А сам-то ты знаешь, куда ты идёшь? А меня...
Ох... Омоновцы, четверо, дубинками... Падлы... Да, сам виноват - с ножом на
них бросился... Ох... Отобрали... Побили... Слышь, капитан, давай ещё
пива... Провал. Темнота...
   ... - Ты лихо открыл. Часто в парадняках зависаешь?
   - Хочешь посмеяться? Часто.
   - Не смешно. - Говинда закрыл все карманы, ремень сумки намотал на кулак,
сумку - под голову, у батареи лёг на ступеньки. Теперь можно расслабиться и
уснуть. Менты по таким подъездам не шмонают. Всё. Спать...
   - Дионисий, - это зовет собрат по несчастью, когда познакомиться-то
успели?
   - Чего? - (сонно)
   - Можно я у тебя на животе руки погрею?
   - Чего?? - желанье дебила. Почему не на батарее? - Можно.
   Просунул руки под свитер. Холодные. Ладно. Я засыпаю...
   - Хочешь посмеяться?..
   - Заткнись!
   - Я молчу.
   Прижух. Весельчак. Сплю. Что такое? О, Боже! Откуда вас столько?! Андрей
Николаевич был поинтеллигентнее: законы Паркинсона, как нам обустроить... A
 этот - алкаш, шоферюга, но - тоже - стоило чуть расслабиться - уже сосёт.
А-а-а! Ох... Умеет, собака... Сглотнул моё семя... Я не понимаю - какой кайф
они в этом находят? И почему опять я?! Дикое бешенство вдруг застилает
Говинде глаза. Он напоминает Шиву, из гнева которого вот-вот
материализуется Шакти. Руки его внезапно хватают мужика за уши, с силой, об
батарею, об батарею, об батарею, хрип, об батарею, об батарею, об батарею,
об батарею, кровь, об батарею, кровь, кровь, об батарею, Боже!.. Отсюда!
Бегом! Бегом отсюда! Об батарею... Боже...
   - Боже!!! Гольмунд!
   - Госпожа, получите Вашего мужа.
   - Что с ним?!
   - Все очень просто. Он пьян.
   - Вы... Вы понимаете, что Вы делаете?!. Я... Я ночей не сплю...
   - Ну,.. я-то тут причём? Я подобрал его тут неподалёку. Он назвал адрес
и просил сопроводить. Ну,.. благо - рядом...
   - А!.. А почему у него книга вся в крови?! Почему?!
   Томик Мамлеева обёрнут белым ватманом, белый ватман пропитан красной
кровью.
   - Не знаю... Наверно он бил ей кого-то. Причём, видимо, - долго и
жестоко.
   - Господи...
   ... Господи! Я же вчера обещал зайти к Кате. Толкин на месте? На месте.
Два тома. Надписан: "Прекрасной Лучиэнь от волкодлака Дёни" готическими
буквами. Вперёд! Мосты свели, на службу ещё рано. В метро! Приеду, подожду,
пока она будет идти в школу, подарю книжки и двинусь на работу...
   ... Это что - гауптвахта? Нет. Вродебы нет.
   - Рота падыеом!
   Странно: казарма. Куда-то завёл меня этот кэп-лейтенант... Слева -
матрос. Справа - солдат. Интересно, во сколько у них тут завтрак?.. Какой
завтрак?!! На фиг отсюда! В чертёжку!..
   ... - Эй, молодой человек! Поднимайтесь.
   - А!..
   - Поднимайтесь, молодой человек. Рабочий день начнётся через полчаса.
   - Ага. Спасибо... - о, Господи, я на полу? Посреди коридора? Кто меня
будил? Офицеры? Не из нашей управы? Нет ? Слава Богу!....
   ... Вот её дом. Список квартир. Шестнадцатая обведена маркером. Чёрное
сердечко. Обвёл Говинда. Я Говинда. Ещё так рано. Ей в школу через полтора
часа. Ей через полтора. Откуда в моих руках сия дурацкая черёмуха? Я не
дождусь, пока она выйдет. Я позвоню. Я звоню.
   - Доброе утро, Катя. Это тебе.
   - Спасибо... Ты... ты себя видел? Где ты был этой ночью?
   Руки, куртка, лицо - всё в крови и в грязи. "... от волкодлака..."
   - Я?.. Я не помню...
   Вышла. Взял за руку. В вагоне метро страстно впился губами. Обмякла в
объятьях. На поцелуй отвечает. Вовсе малышка ещё, но молодцом. Ей выходить.
На эскалаторе вновь поцелуй. Долгий, до самого верха. Люди глядят с
удивленьем: милая хрупкая девочка - просто дитя - и окровавленный, грязный,
небритый... Вот её школа. До свидания, маленькая эльфесса! Впивается в
Говинду бездонными карими глазёнками:
   - Тебе... тебе понравилось, как я целуюсь? И покраснела.
   - Ты богинюшка, Катя! Ты - нимфа...
   - По-ка! - и ускакала, размахивая портфелем. Дитя. Кайфовое... Пора в
чертёжку: уже опаздываю...
   ... Кажется, я здесь уже проезжал. Ну и завёл меня этот моряк. У них что
этот трамвай - по кругу ходит?..
   - Как на Дворцовую выбраться?
   - Вам в другую сторону.
   - Да я туда уже ездил!...
   ... Скрипнула дверь. Гольмунд, Александр и Андрэ настороженно обернулись.
Качаясь, вошёл Дионисий.
   - Живой, - хором воскликнули. Рот открыл в ответ - изо рта выпала
жевательная резинка. Подобрал.
   - А вы что тут - уже потери подсчитываете?
   - Если сейчас кто-нибудь не сходит за пивом, - это Гольмунд, - придётся
действительно открыть счёт потерям.
   - Да брось ты! Наши победили.
   - Ещё одна такая победа, и округ останется без чертёжников.
   - Вот ты и раскошеливайся на пиво, Пирр...
   Так начинался новый день. С трудом восставала из мрака младая с
глазами... пардон - перстами пурпурными Эос.

9
БОДИСАТВЫ. ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

   Першит в носу и в горле. Военные врачи прописали витамины и ментоловые
таблетки. А антибиотик? Вам не надо. Перечихал всю электричку. Залез в
полевой форме под одеяло. Сапоги-то снял? Снял. Спал и видел сны. Ознобом
стук в окно. В окно взглянул: прекрасное видение - Эльхана. Уж сколько с
ней вдвоём, но покраснела, потупив взгляд. Эльхана. Прекрасная. Открыл. Ты
жив? Ребята натрепали - давление, температура, чуть не кома. Её целует.
Жарко. Жарко. Милый, ведь я пришла к больному... Ты молодец, больной тобой
доволен. Какой прекрасный пояс! Остальное, по-моему, необходимо снять. Ведь
ты больной. Больной - лишь ты меня излечишь. Да, кстати, как у тебя?
По-прежнему ничего? Ничего. Что мы будем... Кушать зимой? Пуговицы от
штанов. А что же скажут предки? Мои? Твои. И мои тоже что-нибудь. Пояс
оставь...
   - Фантастика!.. - Говинда отстранился и смотрел восхищённо.
   Зарделась, но ей нравится. И он её целует. Целует губы, щёки, плечи губы
щёки рот их языки сплелись О! Танец! Прекраснейший из танцев! Их тела.
   Стук в окно. Медников.
   - Анна Трофимовна! Откройте, пожалуйста! я занят!
   - Саша пришёл? Сейчас открою.
   - Одевайся.
   Игриво так, капризно:
   - Я не хочу. Пускай он погуляет. Запрыгнул в брюки. Как она прекрасна!
Нагнулся к ней. Поцеловал в плечо.
   - Я выйду. Мы на кухне потрещим. Ты, как оденешься, нам стукнешь. Хорошо?
   Ресницы опустила. Вышел.
   - Здравствуй, Саша!
   - Добрый вечер!.. - его лицо поёт, он, видимо, в отличном настроеньи, -
Послушай. Я был в кино. Фильм "Маска": очень хороший, великолепный фильм!
   - Я верю. Хвалят многие.
   Дверь.
   - Здравствуй, Эльхана!
   Она уже в пальто.
   - Здравствуй, Саша. - (стоя к нему спиной и глядя в землю)
   - Уже уходишь? Чаю?
   - Нет. Ухожу.
   Ушла. Она прекрасна...
   - В "Баррикаде"?
   - Что?.. Да. - и подражая интонации героя, став в позу, - Промахнулись!..
   - А мы с Эльханой там же - Бертолуччи.
   - "Маленький Будда"?
   - Да.
   - Смотрел. Хороший фильм. А Будда там - красавец.
   - Очень красивые съёмки, но я разочарован.
   - Why???
   - Я шёл на буддийский фильм... В крайнем случае - на исторический. А
попал на фильм-детям. Вообще, я снял бы этот фильм иначе. Мой Будда родился
бы обычным ребёнком: не ходил бы и не говорил сразу после рождения. И рос
бы вполне нормальным. Не вундеркиндом, но талантливым, смышлёным. И его
не ограждали бы от мира абсолютно; оберегали бы. конечно, но всё-таки учили
бы многому...
   - У тебя получается Кришна.
   - Почему? - недоумённо.
   - Ну, как ты пишешь... Я читал рукопись...
   - Стоп! - Говинда щёлкнул магнитофоном и подумал, что герои, наконец-таки
оформились, раз их начинают узнавать, - То, что я пишу о Кришне, не имеет к
Кришне никакого отношения. Тебе рассказать, как всё было с Кришной на
самом деле?
   - На самом деле...- Саша усмехнулся.
   - Не цепляйся к словам. Так тебе рассказать?
   Кивает.
   - Щас, погоди. Сейчас расскажу. Сначала фишку - потом о Кришне. Вчера
вечером бабушка дедушке говорит:
   - Вася, спокойной ночи!
   Дедушка сидит на кухне и ясный взор его направлен вникуда - повыше чашки
с чаем и молчит.
   - Спокойной ночи, говорю! Василий Гаврилович! - (Бабушка уже в белье,
перед телевизором, вечерний информационный выпуск, совершает движения
зарядки)
   Дедушка встрепенулся:
   - Да я могу ещё и не спать.
   - Ну вот давай тогда телепередачу посмотрим. Ксюшу. Музыкальная передача
Ксюша хорошая. Будешь смотреть?
   - А чего мне там смотреть? Хрен там что-ли варёный покажут? Ты давай -
смотри, а я лучше поговорю. Я на боевых кораблях служил. Туда меньше, чем с
семью классами не брали...
   Бабушка злится:
   - Нет, Вася! Ты или смотри, или спать иди! А мозги себе забивать я не
позволю. Что ты как дурак-то? Я, значит, буду телевизор смотреть, а ты со
мной говорить будешь?
   - А ты меня за что унижаешь? - (Дедушка баран редкостный, в этом сходятся
все, кто его знает) - За то, что я на флоте служил?
Бабушка, с искренним удивлением в голосе:
   - Вася! Ну ты глупости-то не говори! Я буду телевизор смотреть, ты
понимаешь? А ты, если говорить будешь, мне мешать будешь. Вот. Понимаешь?
   - Я не дурак. А то, что хожу медленно, так это у меня ноги. А где б ты
ещё гармониста нашла? Да ещё с флота? Туда дураков не брали. Хохлов вот
тоже не брали. А они здоровые были парни...
   - Вася, ты у меня хороший. Ты иди спать, а? - (Бабушка - мудрая женщина,
она сумела-таки отправить этого...
   - Моряка. Дёня, погоди. Потом Кришну. Я тебе сейчас расскажу, что
снилось. Сон - это (понимаешь?) маска. Человек во сне другой. Он более. Он
более: стеснителен, силён, совестлив, смел, труслив или что-то другое. Он в
превосходной степени. Вот и я был в превосходной степени. Я был пилотом и
руководителем операции. Я был очень серьёзным и ответственным. Гораздо
серьёзнее, чем в жизни. И я отправлял людей на смерть. Мне было тяжело, но
я не мог пойти с ними: единственный, кого нельзя было потерять в этой
операции - это был пилот...
   Он замечает, что Говинда улыбнулся, смотрит, тот замечает:
   - Не обращай внимания. Своё, профессиональное: фирма "Pilot" - лучшие
канцтовары... Продолжай, прошу тебя.
   - Я не знаю, что должны были сделать эти люди, но у меня осталось
ощущение, что это было в тылу врага, т.е. всё вокруг было очень враждебным.
Среди тех, кто уходил, была девушка. Наяву она, кстати, большая стервоза,
но там, отправляя её на смерть, я смотрел на неё совсем иначе... Они ушли.
А я ждал у самолёта. И из всех вернулся только один парень. Девушка попала в
плен, а остальные все погибли. И мы вдвоём выручаем её из плена (я не помню
- как). И вот мы её выручаем и уже на обратном пути я смотрю на неё и вижу,
что у неё обрублены пальцы. Мы бежим к самолёту. А я смотрю на
перебинтованные обрубки её пальцев... Но, судя по тому, что и я, и этот
парень на свободе, она ничего не сказала.
   И вот, они заходят в самолёт. Проходят мимо меня, и она, проходя, ловит
мой взгляд и говорит: "Всё в порядке." И мы взлетаем. Я занимаюсь приборами.
Вдруг обернулся и вижу - на спинке кресла её руки, без пальцев.
   Он замолчал. Какое-то время курил. Говинда прихлёбывал чай и разглядывал
корешки книг. Тишина начинала зависать, но не была в тягость. Чуть зудела
электрическая лампочка.
   - Ты очень яркую лампу вкрутил. Сколько в ней? Сто пятьдесят?
   Говинда кивнул и, отложив книгу Еремея Парнова, которую только взял в
руки (его вдруг заинтересовал шрифт, которым было выведено название), начал:
   - В одном городке правил царь Камса, падла страшная - тиран и деспот.
Месье Бхактиведанта называет его демоном и атеистом... Он, впрочем,
называет атеистами всех, кто не считает Кришну самым крутым верховным
Богом, Создателем et cetera. В разряд атеистов у него попадают, например,
Капила и некоторые буддисты. Даже индуисты, поклоняющиеся всяким другим
богам, подпадают у него под это определение - атеисты.
   Медников взял чайник. Удаляясь на кухню:
   - А христиане?
   Через минуту вернулся.
   - Я чайник поставил.
   - А христиане - нет, ибо Прабхупада говорит, что Иисус - Сын Кришны,
единосущный оному...
   - Сын этого синего флейтиста?!
   Кивает.
   - Прости, Господи. - бодисатвы перекрестились.
   - Во-от... А Магомет, кстати, пророк Его.
   - Его?
   - Его.
   Улыбки.
   - Об "атеистах", между прочим... Есть одна очень занимательная история.
Жил-был один чувак. По-моему, был царь. Сильнющий маг и "атеист". Вот этот
атеист крутыми заклинаньями призвал к себе и даже подчинил какого-то весьма
крутого бога. Возможно, то был Шива. И потребовал от того гарантий, что не
погибнет ни от старости, ни от болезней, ни от какого оружия, ни от руки
человека, ни от ядов, ни от зверя какого, гада, птицы или насекомого какого,
из всех, что на Земле этой рождаются. Шива (или кто там был) требуемое
гарантировал и удалился. А на следующий день явился месье Кришна в облике
человека с головой леопарда и загрыз беднягу атеиста насмерть, не нарушив
тем самым обещаний Шивы, ибо чудищ подобных на земле не рождается.
   Медников улыбается:
   - А так бы, может быть, до старости дожил... А Кришна-то - шутник. Я
думал он горазд только одежду у пастушек упереть...
   - Да нет, он крут весьма... Так вот, жил царь Камса, и кто-то предсказал,
какой-нибудь астролог иль гадатель, что восьмой сын Васудевы из рода
Пандавов Камсу оного грохнет. И Камса принимает мудрое решение: сажает
Васудеву с супругой в камеру, где и предоставляет им плодиться и
размножаться, что они и делают. Камса же младенцев сразу отбирает и
умерщвляет...
   - А "Камса" в переводе с санскрита на еврейский значит "Ирод", да?.. Я
пойду за чайником.
   Через пару минут, наболтав сладкого чаю, Говинда продолжает:
   - А тем временем на небесах шло рабочее совещание: Агни вместе с дымом
жертв принёс плохие новости: на Земле беспредел - надо что-то делать.
Решили послать представителя. Долго думали - кого. В конце концов решили,
что больше всего толку будет с Шивы, особенно настаивал Ганеша, но Шива
взял самоотвод, аргументируя его так: "Леди энд джентльмены, я, безусловно,
крут, и моё синее горло служит вечным напоминанием о том, насколько я
крут..." Тут все согласно закивали...
   Медников поднял руку, призывая остановиться:
   - Синее горло?
   - А ты не знаешь об этой истории?
   - Не слышал.
   - Слушай... В начале времён девы и асуры не поделили огромного змея
Калийю, а поскольку перетягивание каната не было ещё тогда исключено из
перечня олимпийских видов, спор должен был решиться именно таким образом:
девы тянули вверх, асуры - вниз. Бедная змеюка, опасаясь порваться, время
от времени тянула и тех и других, сокращаясь и извиваясь. А посередине
находился Мировой Океан, состоящий из безумнейшей смеси коацерватных
растворов, неквантованной материи и коровьего молока. Когда змей дергался,
из Океана вылетали брызги. И вдруг противоборствующие стороны заметили,
что одна из вылетевших капель превратилась в пеганку с выводком на спине,
вторая - в проститутку, а третья - в семечку Cannabis indica. Факт этот так
заинтересовал спорщиков, что они перестали перетягивать Калийю и стали
действовать им как миксером. И добились поразительных результатов: из
взбиваемого океана вышли земля и воздух, первый человек и четыре морских
нимфы, чета леопардов и вся земная растительность, пенорожденная Венера и
второй закон Ньютона, и много других полезных и бесполезных вещей.
Последним вышел бог врачевания, эдакий индусский Асклепий, который держал
в каждой руке по чаше. И в одной чаше была Амрита (эликсир бессмертия с
дивным ароматом), а во второй чаше была Калакуту, страшный яд без цвета и
запаха, уничтожающий любой дух и любую материю, любую реальность и
любую иллюзию без остатка и без выхода энергии. Почище аннигиляции.
Напиток абсолютного Ничто.
   Амриту девы и асуры (Бхактиведанта назвал бы их - соответственно -
полубогами и демонами) поделили пополам и выпили, обретя бессмертие, а что
делать с Калакуту, они решить не могли. Надо было приставить к ней кого-
нибудь для охраны и обороны, дабы обезопасить себя и всё сущее. Долго
спорили, спихивая друг на друга эту почётную обязанность. Но ни сильнейшие
из асур, такие, как Мазда, к-примеру, ни могущественнейшие из девов, как
громовник и дождевик Индра, не осмеливались даже приблизиться к этой
ужасной субстанции. А у индусского Эскулапа тем временем начинала уставать
рука и чувствовалось, что он скоро уронит чашу с Калакуту. Что из этого могло


бы случиться, страшно даже предположить. Но тут Шиве надоел галдёж и он
сказал "Ша!" Хотя некоторые утверждают, что он сказал "Ом!" Ну, неважно, - в
любом случае все умолкли и уставились на Шестирукого Танцора. Тот же
спокойно подошёл к Асклепию, принял у него из рук чашу с Калакуту и…
выпил её. Все зажмурились.
   А когда открыли глаза, то увидели, что Шива весело отплясывает вокруг
ошалевшего Асклепия, напевая себе под нос "Ом намо шива я". И все заметили,
что ничего особенного с Шивой не произошло, лишь горло его слегка посинело.
Оправившись от потрясения, боги, естественно, потребовали объяснений, и…
НЕБО ПОМЕРКЛО, СТРАШНОЙ СИЛЫ ВЕТЕР НАЛЕТЕЛ СО ВСЕХ
СТОРОН, ГИГАНТСКАЯ ВОЛНА ПОДНЯЛАСЬ ИЗ ОКЕАНА И, ПРИНЯВ
ФОРМУ ЦАРСТВЕННОГО НАГА С РАЗДУТЫМ КАПЮШЁНОМ,
ЗАМЕРЛА ВЫШЕ НЕБЕС. И НА ГРЕБНЕ ЭТОЙ ВОЛНЫ, ГРОЗНЫЙ И
НЕДОСЯГАЕМЫЙ, СТОЯЛ ШИВА В ПОЗЕ ТАНЦУЮЩЕГО БОГА.
НЕСМОТРЯ НА БУШУЮЩИЙ УРАГАН, НИ ОДИН ВОЛОС ОГНЕННО-
КРАСНОЙ ШЕВЕЛЮРЫ ЕГО НЕ ШЕЛОХНУЛСЯ…
   - ЛАК ЭКСТРА! СИЛЬНОЙ ФИКСАЦИИ! - подхватив пафосный тон
повествования, продолжил вдруг Медников.
   - Саша!
   - Ну, ладно, ладно…
   - Блин! Сбил! Чего там?.. А… С волосами было всё в порядке, в волосах
сиял золотой полумесяц, всё было очень величественно и красиво. Открыв
третий глаз, Шива испепелил взглядом пару-тройку второстепенных богов и
молвил:
   - Недоумки! Вы Меня считаете одним из вас? Так знайте, что Я предвечен и
послевечен. Видите эти черепа в моём ожерелье? Это черепа бессмертных богов
- мёртвые черепа бессмертных. Здесь все ваши черепа, подобранные Мной после
вашей смерти, которой никогда не будет. Здесь и череп мёртвого Шивы. Не
щупайте свои обезьяньи головы - на месте ваши черепа вместе с вашими
цыплячьими мозгами, которым в сто кальп не понять Моей Сущности…
   Шива раскланялся и, позволив своей импровизированной сцене плюхнуться
обратно в океан, удалился в свою пещеру.
   Говинда вздохнул и почувствовал в руке импульс потянуться за папиросой.
Не курит уже почти два месяца и замечает теперь, каким огромным количеством
привычных движений, жестов и ритуалов было обставлено вдыхание табачного
дыма и каким важным элементом, сопутствующим ментальной и
коммуникативной деятельности, оно являлось. Вот сейчас, например, хочется
сделать перерыв в разговоре: чем его занять? А вот - едой? Пожалуй. Говинда
сделал себе пару бутербродов с салом. Медников подкурил сигарету, затянулся.
Несколько минут тишины. Несколько минут отдыха от слов. Несколько минут
молчания и рассеянных неоформленных мыслей, лёгкой стайкой бестолково
снующих вокруг головы, тыкающихся в невидимую преграду… Нельзя сюда.
Нельзя. Говинда открыл форточку, возник лёгкий сквознячок, надутый
презерватив с надписью "мэйк лав/нот во" плавно перекатился от стола к двери.
   Затушив сигарету:
   - Ну, с горлом ясно. Что у нас было дальше?
   - Дальше? Дальше Шива продолжал: "Я крут, парни, я безусловно крут, но
это ещё не означает, что на земле сейчас необходим именно я. Ведь не в
наших интересах кардинально менять земное общественное устройство, которое
установлено Самим Брахмой; мой же визит может привести именно к такому
повороту событий: я вспыльчив, вы же знаете." При упоминании о
вспыльчивости Шивы Агни на всякий случай спрятался за широкой спиною
Ганеши… - Говинда сделал заметную паузу и вопросительно взглянул на
Медникова. Медников молчал. Пауза затягивалась.
   Наконец, Говинда не выдержал:
   - Ну?!
   - Что такое?
   - Ты собираешься спрашивать, почему Агни спрятался за Ганешею?
   - Я, вообще-то, уже позабыл суть рассказа. С чего началось-то всё? Ну,
ладно… Так почему Агни спрятался?
   Говинда состроил физиономию а ля гуру и продолжал:
   - А дело в следующем. В незапамятные времена развелись на земле уёбища с
большими зубатыми ртами. Как они выглядели вообще - я не помню, но и того,
что открытая пасть одного такого зверя напоминала шрилитобергский
Дворцовый мост в разведённом состоянии, хватит, чтобы понять - звери сии были
опасными и злыми. Люди ничего не могли противопоставить этим детям
кошмара и просили богов о защите. Боги, не долго думая, решили, что тут нужен
Шива, и послали Агни в Пещеру-На-Горе. Шива же в это время занимался
любимым делом: трахал Гаури. И с таким самозабвением он придавался этому
своему занятию, что на приход Агни никак не отреагировал. Агни скрёбся,
пыхтел, покашливал, но - тщетно. И тогда он осмелился позвать Шиву по имени.
Далее события развивались молниеносно: Шива резко обернулся и страшным
голосом рявкнул: "Открой рот!" Агни механически повиновался и Шива кончил
ему в рот. Семя Шивы было столь горячим, что Агни, который сам суть огонь,
всего обожгло изнутри. Одним прыжком он достиг океана, в который и
выплюнул сперму Разрушителя, после чего тщательно прополоскал рот и раз и
навсегда зарёкся соваться на Куберину гору, пусть хоть эти ротатые всех
сожрут: себе дороже. Но в чём вся штука-то! Четыре морские девы,
плескавшиеся тогда неподалёку от места, где Агни выплюнул семя,
забеременели и через некоторое время родили: одна - голову, одна - торс, одна
- две руки, и одна - две ноги. Показав друг другу - что у кого вышло, сёстры
попробовали части эти сложить и  - о, чудо! - всё срослось и вышел из моря -
не помню, как его зовут, - бог войны, который и порюхал всех чудищ в течение
суток. Так Шива спас человечество.
   - Клёво. Ладно, Шива отмазался. Кого он предложил вместо себя?
   - Он предложил вторую половину - он предложил Вишну.
   - Вторую половину чего?
   - Вторую половину Парабрахманa.
   - Это ещё что за зверь?
   Рука Говинды потянулась было за сигаретой, но замерла. "Интересно,
избавившись от привычки курить, избавлюсь ли я когда-нибудь от двигательных
привычек, ей сопутствующих?"
   - Встречается такое изображение: полу-Шива, полу-Вишну, бело-чёрный,
пять рук, волосы слева - красные, справа - чёрные. Есть история о
Парабрахмане. Собрались как-то шиваиты и вайшнавы и стали спорить - кто
есть Верховный Бог, Создатель и Господин? Кому следует молиться и петь
мантры? Первые утверждали - Шива, вторые - соответственно - Вишну. У обеих
сторон была масса аргументов, что никоим образом не помогло им в поисках
консенсуса. И тогда они решили спросить Шиву. Долго ли - коротко ли ждали
они, медитируя, но видят вдруг: опускается с горы лингам Шивы. Уселись на
него верующие и лингам вознёс их на Куберину гору, где и шиваиты, и
вайшнавы первым делом пали ниц, а уж затем задали Шиве свой вопрос. А у
того как раз в гостях был Вишну. Переглянулись боги, улыбнулись, да и
сошлись в единое Существо, которое с тех пор и обзывают индусы
Парабрахманом. Такая сказочка.
   - Хорошая сказочка, - Медников скинул брюки и залез под одеяло, - но я
чувствую, что эта история сегодня не закончится. Давай спать, а? Доведи до
какой-нибудь точки и я выключу свет.
   Говинда допил холодный чай, скинул "афганку" и вытянулся на своём
топчане:
   - Вырубай. Договорить можно и в темноте.
   Стало темно.
   - Страшные истории в пионерском лагере.
   Усмешка.
   - Я не был никогда в пионерском лагере.
   - Я тоже.
   - В-общем, Шива предложил вместо себя Вишну и лично отправился к тому с
этой вестью. Вишну, развалившись на мировом змее Шеше, медитировал на
самого себя...
   - Мастурбировал на зеркало...
   Говинда ударил по спинке медниковской кровати:
   - Саня, прекрати - дай досказать - немного осталось.
   - Твоё немного... Ладно, ври.
   - Жена Вьясадевы всё это время исправно рожала, а Камса исправно убивал
младенцев. И вот, убил он восьмого (а его убить должен был, кажется,
девятый), как жена Вьясы забеременела вновь. Зная о предсказании,
заключенная чета особенно тщательно пыталась скрыть эту беременность. И
через пару месяцев, ночью женщина почувствовала, что из неё что-то выходит,
однако боли она не чувствовала. Когда же открыла она глаза, то обалдела: из
пизды её валил густой фиолетовый дым. Бедная женщина не успела ещё даже
ничего предположить относительно причины сего странного истечения, а дым
уже воплотился в существо, в котором перепуганные родители с удивлением
признали самого Махавишну. Люди, как полагается, пали ниц, а бог начал
вещать. Он поведал им о целях своего визита на землю и даже, вняв мольбам
"матери", обратился на время в обычного человеческого младенца и дал себя
побаюкать, после чего вновь утерял материальность и божественными путями
перенёсся во чрево другой женщины, за тридевять земель от вьясадевиной
камеры. Чтобы не возбуждать ни у кого никаких подозрений, он вошёл в чрево
женщины, которая уже была беременна, и вкоре та родила двух очаровательных
близнецов, назвав мальчиков Кришна и Баларама.
   Так в местности Вриндаван, в семье почтенного Нанду родился Кришна,
мальчик с кожей цвета грозовой тучи, любимый герой индийского народа, мой
любимый бог.
   Говинда перевернулся на другой бок. Медникова не было слышно. Возможно,
тот уже спал. Говинде хотелось удостовериться, что Медников слышал конец
повествования, но будить, если он уже спит вряд ли стоит.
   - Аминь. - Сказал Говинда.
   - Спокойной ночи, - внезапно отозвался из темноты.
   - Спокойной ночи.
   Новый мандариновский будильник беззвучно отмерял отрезки на четвёртой
оси координатной системы. Для будильника уже наступил следующий день. Если
его стукнуть, милый девичий голос скажет: "Три часа утра". Для бодисатв
новый день начнётся, когда они проснутся и, не успев позавтракать, побегут
к электричке. А сейчас они засыпают, без мыслей, созерцая темноту, принимая
сладкие долгие поцелуи Гипноса.

10
ШРИМАД БХАГАВАТАМ. ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ

   Бывшая продавщица хот-догов прикрыла воловьи глаза, стараясь высказать
максимум удовольствия:
   - Дионисий, ты волшебник!.. Ты делаешь мне такие подарки...
   Говинда поправил гвардейский значок на кителе и потянулся. С его лица не
сходила улыбка: ему было забавно наблюдать, как Ирэн украдкой косится на
пепельницу, пытаясь найти окурок, из которого можно было бы выжать хоть
одну затяжку, - тщетно. Она замечает его взгляд, краснеет молниеносно. Ей
стыдно быть рабой привычки, но он улыбкой и движением головы прощает её -
она расплывается благодарной миной. Очередной раз обозрев пустые стены её
комнаты, Говинда вновь заскользил по округлостям Ирэн.
   - Ты такой добрый, - (Ирэн робко развернула шоколадку), - такой
хороший...
   - А ты дура, - Говинда глубоко засунул руки в карманы и вытянул ноги, -
Что теперь собираешься делать?
   - Пойду по ларькам. Может, где возьмут... М-м! Как вкусно! Спасибо
большое! - (откусила маленький кусочек шоколадки)
   - Завтра принесу макароны и консервы...
   Вскочила:
   - Не надо! Не надо! Я худеть буду.
   - Я не хочу, чтобы ты худела: ты и так соблазнительна. Ну, не прячь
глазюки. У меня есть кой-какой запас провианта,  я могу поделиться.
   Стоит посреди пустой комнаты и глупо моргает. И не знает, куда деть руки.
   - Дионисий, милый, я могу долго-долго не есть. Правда-правда!
   - Ирэн, волоокая моя, я знаю, что значит не есть несколько дней - это
очень неприятно, и если есть возможность избежать этого, - надо избегать.
Завтра в это же время будь дома.
   Придвинула свой стул, взяла за руку.
   - А тебе нравится группа "Северо-Запад"?
   - Я не знаю этой группы.
   Кидается к магнитофону:
   - Я тебе поставлю!..
   - Не стоит... Хотя... Пускай.
   В магнитофоне раздаётся кваканье и стук. Ирэн смотрит на Говинду, пытаясь
понять, устраивает ли его такая музыка, но Говинда, кажется, занят какими-то
своими мыслями. Вдруг, его рука сжимает её пальцы.
   - Ирэн, ты кондитер по-специальности?
   - Да-а...
   - Записывай: Финляндский вокзал, минипекарня, с десяти до двадцати двух.
   - Там...
   - Там требуются кондитеры.
   Обнимает, чуть не повалив кресло.
   - Я же говорила, что ты волшебник!
   Высвобождается из её объятий.
   - Сделай лучше чаю, не трогай меня!
   Хлоп-хлоп воловьи очи.
   - Ты же говоришь, что я красивая.
   - Красивая, Ирэн, очень красивая, но не надо меня трогать, пожалуйста.
   В его голосе чувствуется явное раздражение. Боясь разгневать доброго
волшебника, поспешно отодвигается. Несколько минут молчания. Ирэн
посматривает на Говинду из-под тонких бровей. Хитринка во взгляде,
любопытство.
   - Ну, спрашивай, спрашивай.
   Ах! - спрятала лицо, оттуда, из тумана - дивный голос:
   - Дёнь, а у тебя с мужчинами что-нибудь было? - И вся слилась со стеной,
стала прозрачной, испугалась своего вопроса. Стало особенно заметно, как
сильно хочет закурить.
   - А зачем тебе? - Вопрошаемого не смутил вопрос, он смотрит улыбаясь.
   Её глаза смотрят в пол.
   - Нет, просто ты такой необычный, такой особенный...
   - Как голубой?..
   - Нет, что ты! Просто...
   - Просто я не дал тебе себя обнять. И ты делаешь выводы. Я не хочу,
чтобы ты была со мной нежной за то, что ищу для тебя работу или обещаю
принести жратву, мне будет казаться, что я тебя покупаю. Нежность должна
быть беспричинной. Тебя такой ответ устраивает?
   А любопытство в глазах:
   - А всё-таки?..
   Широкой улыбкой.
   - Настырная!.. Ладно. Слушай.
   Года полтора назад мне негде было жить и я каждый вечер торчал в переходе
на Невском, пытаясь найти себе ужин и ночлег. Иногда прибивался к хиппи,
иногда попадал просто на молодёжные пьянки, а временами приходилось
ночевать и в бомжарнях и просто на лестницах. Однажды я надолго остановился
в "холодной трубе" возле одного горе-скрипача, который пилил по полфразы, но
умудрялся зарабатывать этим какие-то деньги, ибо люди, кидающие их,
проносились быстро мимо и не замечали, что он не знает целиком даже ни одной
музыкальной фразы. А я стоял напротив него и слушал.
   - Интересный способ зарабатывать деньги. - (это рядом со мной остановился
интеллигентного вида мужчина лет тридцати, в шляпе, в сером пальто, в очках)
   Я решил поддержать разговор:
   - Смелый способ. Хотя, вряд ли он рискует получить по морде. У тех, кто
его "раскалывает", он пользуется даже определённой симпатией... По себе
сужу.
   "Интеллигент", щёлкнув портсигаром, предложил сигарету.
   - А ты читал "Законы Паркинсона"? Тебя, кстати, как зовут?
   Я ответил, что нет, не читал, и что зовут Дёней. Он, поинтересовавшись,
не ждут ли меня в части, предложил отужинать у него и посмотреть книгу.
Меня, разумеется, долго упрашивать не пришлось, и мы пошли.
   Андрей Николаевич (так звали интеллигента) занимал комнату недалеко от
Невского. Комната была вся завалена книгами, даже лежанкой служил матрас,
лежащий на груде книг. Сунув мне обещанные "Законы Паркинсона", Андрей
Николаевич пошёл готовить ужин. Листая книгу, я решил как-нибудь
отблагодарить его за гостеприимство и не придумал ничего лучше, кроме как
предложить папиросу с марихуаной, которой у меня тогда куры не клевали.
   Через некоторое время появился Андрей Николаевич с кастрюлей гречневой
каши и сковородкой жареных сосисок. Я был в восторге. Поужинав, я не
замедлил предложить анашу, но Андрей Николаевич отказался, сославшись на
то, что "зелень" на него плохо влияет, и предложил в свою очередь сбегать за
водкой. Я согласился и, пока он бегал, выкурил папиросу с анашой в одну
харю. Потом, беседуя всё о тех же "Законах Паркинсона", мы выпили водку и я
захотел спать. Лежанка в комнате, как я уже говорил, была одна, и, сняв с
себя форму, я залез под то же одеяло, под которое за несколько минут до
меня, раздевшись донага, залез и Андрей Николаевич. "Сине-зелёные" пары
делали своё дело, и вскоре я начал вырубаться. Но вырубиться до конца мне
было не суждено. Я вдруг почувствовал, что хуй мой зажат в руке, причём,
проведя срочные поисковые работы, обнаружил обе свои руки под собственной
же головой. Не успев удивиться, я ощутил поцелуй. Поцелуй был странный:
кололись усы. Мужской язык тоже был не таким, как женский, - более
шершавым и грубым. Но с какой страстностью он меня целовал! Оторвавшись
от моих губ, он стал опускаться, он целовал мою шею, мою грудь. Я трепетал
от непонятного восторга, смешанного со страхом, с удивлением, с осознанием
того, что это невозможно, это невозможно со мной, это только не со мной, это
же содомский грех, в конце концов! Я лежал без движения, а он целовал мой
живот, он облизал мошонку, он щекотал усами головку моего полового члена
и вдруг взял его в рот. Я не удержался. Я обхватил его голову руками и стал
совершать фрикционные движения. И я кончил. Я никогда в жизни так не
кончал. Я был на вершине восторга и я был противен себе. Мне хотелось
умереть. Я не хотел верить, что со мной всё это произошло. В ноздри ударил
мужской запах. Меня стало подташнивать. Я закрыл глаза и притворился
спящим. Не тут-то было. Андрей Николаевич вился вьюном, лапал меня, тянул в
рот мой несчастный хуй и стонал: "Дёнька, возьми меня". Я развернул его к
стене и держал за плечи, не давая двигаться. Он что-то  лопотал, но моё
сознание целиком было сосредоточено на факте мерзости происходящего.
Мне было плохо. Ирэн, как мне было плохо! Но я начал засыпать. Хрена там! -
Туман  моего сна прорезан резким ощущением - опять сосёт. Я кончил  ещё раз
и, чуть отодвинувшись, ударил его коленкой в лицо. Андрей Николаевич
жалобно вскрикнул и закрыл  лицо руками. Я встал, оделся и вышел на улицу.
Он выбежал за мной следом, завёрнутый в одеяло: "Не уходи, Дионисий!
Приходи завтра!" Я шёл, как в тумане. Вышел к набережной канала
Грибоедова, вдыхал ветер, ища свежести, но весь мир пах мерзким мужским
потом. Мне не хотелось жить.
   Говинда замолчал.
   - Бе-едный, - Ирэн вновь взяла его руку в свои, он пошевелил пальцами и
встал:
   - Тут и сказке конец, кто слушал - молодец, а кто рассказывал - тому на
работу пора: обеденный перерыв окончен.
   - Придёшь сегодня вечером?
   - Нет, Ирэн, не приду, но это не значит, что я голубой, поверь мне. Да и
что мы вечером - пустой чай опять пить будем? Адью, мадемуазель! - и он
закрыл за собою дверь. Ирэн автоматически посмотрела на часы. Часы стояли.
Стояли на пустой полке в пустой комнате. В пустой вселенной.

11
ПИСЬМА С ФРОНТА. ПЕСНЬ ВТОРАЯ

   Здравствуй, Рогнеда!
   Читая это письмо, старайся понять. Я не знаю, зачем я пишу тебе, но
пойми, потому что, если не поймёшь ты, не поймёт никто. Понимай меня, Рогги.
   Меня беспокоит красота. Меня очень беспокоит красота. Эти сосны, от
которых сходят с ума. Сосны на фоне неба. И твои письма, Рогнедочка, и ноги
в метро, волосы, лица. И моя птичка (то, как поёт). Но более - сосны. Это
волшебные ветви. Щупальца мира. Мира, который прекрасен. Мне больно,
Рогнеда. От красоты. Сосен, Эльханы (эльфийский профиль, бронзовые кольца),
Неба и дев. Что делать с красотою? Рогнеда, я умру - мир слишком прекрасен,
а я не Набоков - я не знаю, что делать с этой красотой.
   Спаси меня, Рог! Я умираю! Эти сосны, Рогнеда. Сосны на фоне неба.
Ресницы в метро. Ноги в метро и лица. Тонкие пальцы на перилах эскалатора,
но более всего сосны. Сосны на синем неба. Рогнеда, спаси!
					С надеждою
					Дёня.

12
СНЫ КРИШНЫ. ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

   Говинда работал на виноградных плантациях. Солнце жарило нещадно.
Горячая рыхлая земля. Лёжа под безумно-голубым небом, Говинда, который не
знал ещё тогда красоты сосен, сквозь фильтры век смотрел и видел детский
праздник. По городу ходили дети. Детей было много, они были очень красивые.
Сочные цвета их одежд были чёрный, коричневый и красный. И шарики в руках:
коричневые, чёрные и красные. И всем подарки и пироженые. Счастье на лицах.
Говинда смотрел на них и  радовался. Всё было очень-очень ярким. Внезапно в
бок удар, открыл глаза, над ним лицо Че, не спи, Дёня, замёрзнешь, в козла
сыграем, уползает в кусты бузины, оставьте меня ради всего святого, такой
детский праздник, так всё красиво, всё обломал, какой детский праздник?
   И Говинда рассказывает. Рассказывая, опять засыпает. Розовый коридор.
Стены, пол и потолок из матированного розового пластика. Осветительных
приборов нет, но свет (мягкий) идёт отовсюду. Говинда заходит в
просмотровый зал (просмотровый зал - это комната, где мысли проецируются на
стены, стены в зале - светлоболотнозелёные матовые, пластиковые) и смотрит
на стены. На стенах отражается то, что он знает. Он знает из газет, что кто-
то нашёл странную книгу, называемую "Ветхий и Новый Заветы Священного
Писания". И в этой книге говорится о некоем непостижимом существе, которое
всё создало и всем руководит, всё знает и всё может. Оно как будто принимало
человеческий облик и жило среди людей около трёх тысяч лет назад. Идея так
была нова и удивительна, что появились люди, согласные с этими странными
утверждениями. Более того, он пошли по миру всех убеждая "поклониться Богу
и не грешить" и смысл разъясняя этих слов. И вот Говинда, всем телом ощущая
неотвратимое приближение Большой Собаки, смотрит на стены и видит себя,
сидящего на коне, в чёрных пластиковых доспехах, с коротким автоматом у
седла, а на него идёт толпа в чёрных, красных и коричневых одеяниях, и все
несут кресты. Пред ним остановились. И вышел старец. И Евангелие стал
читать. Говинда благосклонно слушал, потом подъял десницу и тысячи мечей
взметнулись из-под чёрных, коричневых и красных одежд. Развернув Калки,
Говинда пустил того неторопливой рысью, тысячи мечников из называющих
себя Новыми Христианами шли за ним. Они шли навстречу Большой Собаке.
Говинда выключил стены и вышел в розовый коридор, пошёл, насвистывая.
Вдруг ужас парализовал его. Из бокового коридора вышел Чёрный Зверь.
Чёрный-Зверь-Который-Рычит был  кошмаром Говинды. Он по ночам являлся
и рычал. Он был ужасен: весь чёрный с головой в пластиковом панцире.
Чёрные (неблестящие!) зубы, чёрные (неблестящие!) глаза, чёрный язык. Он
рычал и уходил на балкон, а Говинда подолгу ещё боялся пошевелиться под
одеялом и не мог уснуть. И этот страх из коридора вышел. Но неожиданно для
себя Говинда вдруг окликнул это порождение мрака каким-то именем, и Зверь,
подбежав к Говинде, своею пластиковою башкой потёрся о колено, признавая
себя подчинённым существом. Говинда Зверя отпустил. Вошёл в спортивный
зал. Зал круглый. Тренажёры. Вот тренажёр "Мустанг". Говинда сел. Включил,
и что-то переклинило: запутавшись в уздечке, в стременах, Говинда оказался
головою вниз. Корпус тренажёра вибрирует, изображает скачку. Говинда об
пол головою. Вбежала женщина. Чёрный кожаный комбинезон. Чёрное каре
волос. Ярко-красные губы. Испуг. Побежала. Говинда опять головою.
Женщина видит, что ей не успеть. От неё красный призрак вдруг отделился
полупрозрачный, молнией быстрой через весь зал, выключает мустанга,
соединяется с телом,  озабоченно смотрит. Дионисий Говинда ей машет рукою -
порядок. Вновь коридор. Говинда в синих джинсах и жёлтом свитере.
Навстречу Чёрный Зверь и эта женщина. Бросает карабин. Поймал и вышли в
сад. В саду деревья из металла и керамики. Женщина оседлала чёрный
мотоцикл. Говинда садится в коляску. Керамические птицы выскакивают из
крон, Говинда стреляет. Дребезги. Так они носятся на мотоцикле по саду. Тут
на обрыв выкарабкиваются шесть человек. В руках деревянные кресты.
Говинда выходит навстречу. Один из лысых начинает читать Евангелие,
запинается. Говинда поправляет. Лысые (вот они - Новые Христиане) удивлены.
Откуда ты знаешь? Говинда смеётся и бьет по кресту карабином. Ломается
крест. Чёрный Зверь зарычал и лысые в бегство. Говинда стреляет им в спины,
те падают, женщина громко смеётся. Шесть трупов. На горизонте облако
пыли. Женщина перестаёт смеяться и обречённо опускается на землю. Из
облака выходит. Выходит большая собака. Каурая собака ростом с дом.
Женщина плачет без слёз, Чёрный Зверь без рыка побежал в Последний Бой.
Говинда без желания, но чувствуя, что должен, вогнал патрон и приготовился
к стрельбе с колена, а в голове только одна фраза: "Большая Собака - это
конец". Че дернул за рукав, к нам едут, с трактора кричат, работники, мать
вашу, вся бригада уже на другом поле, вас потеряли, Че, мне страшно,
хватайте вёдра и - вперёд, мне страшно, Че, в чём дело, бука приснилась?
Говинда посмотрел на часы, на циферблате горели цифры "0±1.8".
   - Мне страшно, Че…
   Тракторист, подъехав вплотную…

13
БОДИСАТВЫ. ПЕСНЬ ВТОРАЯ

   Девушка напротив что-то пишет. Конспект. Медицина наверное если в Шри-
Литоберге Вы встретите утром в метро в электричке девушку которая что-то
чита( или пишет)ет, то это медик студентка почти сто процентов и смотрит на
парня напротив разложены листики, письма, рисунки...
   Говинда собрался что-то записать, но, копаясь в бездонной своей сумке,
наткнулся на только что купленную книгу ( четыре тысячи, блин, четыре дня
без обеда перед зарплатой хрен с ним) "Цзинь, пин, мэй". Интересно. Ждал
электричку, от скуки бродил вдоль лотков, книгу взял в руки, открыл,
прочитал в предисловии строчку: "Красный цвет - это цвет жизни; недаром
именно в красное одевали в старом Китае невесту, считалось также, что
красный цвет отпугивает нечисть..." И сразу же решил её купить, бо только
ныне утром читал у Михаила Ермакова, что "красный цвет указывает на
принадлежность к загробному миру, поскольку именно с этим цветом по
преимуществу связаны архаические представления китайцев об умерших и самой
смерти". Вот так-то. Факт интересный на книгу наткнулся оставив разложенной
рукопись тутже решил прочитать предисловие девушка смотрит быть может
картинку ей подарить обойдётся.
   Медников дома. Слава Архангелам! В кои-то веки Саша пришёл раньше
Говинды и сходу можно делиться с ним впечатленьями, мыслями...
   - Саша! - и рассказал про нестыковку в красном. Саша послушал, спросил:
   - Кто же прав?
   - Чёрт его знает... Я думаю - оба.
   - Я тоже так думаю. Ужин на кухне.
   - Спасибо. А ты чем живёшь?
   Саша рукой указал на шитьё, лоскутики, нитки, иголки:
   - Архитектурой. Делаю бэг. Кстати, нынче был в кафеюшнике, взял два по
сто, выпил - захорошело, думаю надо купить бутерброд, всё ж двести грамм на
голодный желудок - серьёзно. Тут дама. Вдруг подбегает и просит - без
очереди: мол, у неё там машина... Я говорю ей: "Берите. Главное - чтобы Вы
улыбались." А она так недоумённо вдруг вопрошает: "Вы грубо со мной
говорите?" Я ей сказал: "Что Вы?! Просто хочу, чтобы Вы улыбались, ибо
улыбка идёт Вам." В итоге: она ушла к своей машине, а я выпил ещё сто - она
поставила.
   - Клёво.
   Говинда стянул с себя свитер и пошёл разогревать суп
   - Салаку откроем?
   - Откроем.
   - Ныне за правое дело поратовал.
   - Что?
   - На вокзале безумец со слегка теософнутым лицом... Знаешь такие лица?
Нездоровое такое сияние от них исходит...
   - Да, я понимаю, о чём ты говоришь.
   - Вот.  ...разносил газетёнку "Рыцарь веры" так называемой "Церкви
Марии". Ко мне подошёл я говорю ему: "распространяете ересь". Он говорит:
нет, - любовь. Я говорю: вы пытаетесь Спасителя заменить Богородицей,
следовательно, служите антихристу. Нет, говорит, мы проповедуем только
любовь, только любовь. Я говорю: в фильме "Омен" Антихрист сказал: "Десять
заповедей - слишком уж много; я вам даю лишь одну: "Я люблю вас"." (Мне
это, кстати, напоминает выкрики всяких эстрадных певцов "I love you!"). Он
стушевался. Я ж продолжаю: вами вообще бы должна заниматься жандармерия, но
за неимением таковой под рукою, я сам могу заняться вашим воспитанием.
Спрашивает: а Вы что, мол, какую структуру представляете? Армию, говорю. Он
ушёл. И поспешно. Вот. Думаю, несколько душ от ереси сберёг.
   - Точно, - Медников впился зубами в салаку, зависла недолгая пауза, - За
Веру, Царя и Отечество порадел. Вместо Царя подставим государство и всё
будет точно... Да! Обрати внимание - мы с тобой мяса с начала поста не ели.
Только вот - рыбу .
   - Правильно. Пост. Правда, у нас он как-то само-собой получился. Не
собирались ведь соблюдать.
   - Не собирались... Значит Господь не желает, чтоб мы согрешили?
   - Странный вопрос. Конечно, не хочет. Он вообще не хочет, чтобы кто-
нибудь грешил.
   - Но ведь нас-то Он ещё и удержал от греха. Получается, как у Воннегута,
"кто-то там наверху слишком хорошо ко мне относится".
   Говинда согласно кивает:
   - А что? Ко мне - так действительно - слишком хорошо относится.
Незаслуженно хорошо. Я так грешу, так огорчаю Его, а Он посылает мне удачу
за удачей, везенье за везеньем... Быть может, за то, что я бросил пить и
курить?.. Да, нет - мне и раньше хронически везло... Да и саму способность
бросить, наверное, Он мне даровал.
   - Наверное, - соглашается Медников. - А ты обратил внимание - я тоже уже
месяц не курю?
   - Да, обратил. Тоже Господь подсобил. Он кайфовый. Я люблю Его. Люблю. И
боюсь.
   - А так и надо.
   - Базаров нет. Страх Господень.
   - Чайку?
   - Да, спасибо большое, - Говинда вынул из папки работы, - Смотри.
   - Офигенно. Что здесь написано? "С нами Бог"? (Говинда кивает) Только
похож этот всадник на Давида Сасунского, хотя, может быть, я ошибаюсь.
   - Нет. Я с него рисовал. А вообще?
   - Я же сказал - хорошо. Попомни мои слова - назовут когда-нибудь этот
период твоего творчества "Жёлтым периодом"...
   Притихли, а за стеной телевизор: "Что Вы можете сказать об ученьи Аум
Синри-кё?" И женский голос в-ответ: " Мне эта доктрина нравится своей
истинностью..." Как бодисатвы смеялись! Даже припомнили фразу о том, что
"учение Маркса всесильно, потому что оно, дескать, верно". Говинда вышел на
кухню заново чайник поставить, навстречу хозяйка, бабушка, злая и
удивлённая.
   - Что-то случилось, Анна Трофимовна?
   - Та-а... - машет рукою, - Где это видано?! Я попросила трубу закрутить,
что на кухне. Он взял ключ, пальто надел, шапку и ходит по дому из угла в
угол уже полчаса - рассказывает, как на флоте служил... Дионисий, а может,
он просто больной?
   - Не знаю я, Анна Трофимовна.
   В комнату.
   - Медников, слышал?
   - Слышал... Блин, это уже даже перестаёт быть смешным. Зачем она его
держит?
   - Ну как же - гармонист, да ещё флотоводец... Сама-то уж тоже. Стоят друг
друга. Ты наблюдал, как они время определяют? В программку посмотрит:
"Двадцать два тридцать, Вася, - это сколько?" - "Двадцать два тридцать, -
отвечает, - Это на кораблях отбой. Всем, кроме вахтенных." - " Нет, -
говорит, - Сколько это будет, если на время перевести?" Он тупо смотрит;
чтоб не сказаться тупым отвечает: "У меня дома часы есть, Орловского завода,
сорок два года ни разу не поломались..."
   - Дёня, а что за Синри-кё?
   - Язычники. Еретики.
   - Не типа юсмалосов?
   - А чёрт их знает... Видимо. Только на буддийской основе. Надоели они до
печёночных колик. Юсмалосы, акаданы, мормоны...
   Лицо Медникова прникнутое.
   - Сказано у Екклесиаста: "И настанут дни о которых ты скажешь: я не хочу
их..." Кстати, я ещё понимаю, как попал в Библию Екклесиаст, но как туда
попала Песнь Песней?
   - А чё ей не попасть? Христианство на самом деле восточная религия. Всё в
духе. Если бы Книга Екклесиаста называлась Лао Цзы Цзин, а автором Песни
Песней считался бы Видьяпати, то, по-моему, это было бы органично.
   - В-общем, да. Только вспомнить, что Запад сделал с христианством:
рыцарские ордена, крестовые походы...
   Говинда, вертевший в руках офицерскую кокарду старого образца,
протягивает её Медникову:
   - Насчёт заповеди "Не убий", на обратной стороне.
   Медников осматривает обратную сторону кокарды и брови приподнимаются
удивлённые:
   - Что это?
   - Это "пацифика" - куриная лапка на глобусе звёздного неба.
   - На офицерской кокарде?
   - Вот так. Я её снял сегодня - цеплял новую - и случайно заметил. На
всякий случай проверил ещё штуки три - то же там же.
   - Интересно, что б это значило: мы люди, вообще-то, весьма воинственные,
но ежели наш бронепоезд загнать на запасный путь, то очень даже возможно,
что проявится наша обратная, мирная, сторона? А на новых нет?
   - Нет.
   Медников бормочет сам себе:
   - Когда мы всех победим, мы будем жить со всеми в мире...
   - А если мы сейчас не ляжем спать, то мы никогда никого не сможем
победить. Да что там победить! Я завтра и защитить не смогу: усну в
электричке - уеду в Тибет.
   - А ты завтра идёшь родину защищать?
   - Как обычно. К половине девятого. Скоро, кстати, часы переводят.
   - День становится длиннее. Спокойной ночи, товарищ Говинда!
   - Да, скоро станет светло... Спокойной ночи, товарищ Медников!
   Стало темно.

14
ПИСЬМА С ФРОНТА. ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ

	Здравствуйте, бесценные мои предки!
   У меня всё путём. Служу, пишу, наслаждаюсь красотою окружающего мира.
А мир этот красив безумно. Красив аж до того, что в душе щемит. Я стал
особенно остро ощущать эту красоту после того, как бросил пить и курить.
А ещё постоянно чувствую душу и всё сущее и происходящее воспринимаю не
только через слух, зрение и осязание, но и непосредственно душой. Это так
здорово. Я благодарю Бога за всё, что со мной сейчас происходит, и за всё,
что со мной когда-либо происходило и произойдёт. Славлю Его в меру моих
скромных возможностей. Скоро вот, может, закончу стихотворение в картинках
"Слава Богу". Вот.
   А пока у меня закончился рабочий день, и я отправляюсь домой - варить
себе супчик.
					Bye! Мои милые!
					Да хранит вас Господь!
					Дионисий.

15
ЛИГЕЙЯ. ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

   - Надолго ты приехал? - Че откупорил пачку "Соверена".
   Говинда, от Pink Floyd отвлёкшись:
   - На девятнадцать суток. Слушай, Че, мне грустно там без твоих песен.
Напой мне на кассету.
   - Напою. Попозже.
   - Нет. Прямо щас. Пойдём. Бери гитару.
   - Да погоди ты!.. Борщ уже согрелся. Тебе перчить?
   - Да, спасибо. И красным, и чёрным. В Литоберге, представишь ли, Че,
называют борщём фиолетовый свекольный суп, а настоящий борщ зовут
ужасным словом "щи".
   Че, прожевав:
   - Убить.
   - Убить, - Говинда согласился (горячий хорошо перчёный борщ, хлеб
деревенский, чесночёк, чего-то не хватает) и продолжил, - И есть ещё у них
два страшных слова: курицу они называют - кура, а гречку - греча.
   - Помилуй мои уши, Дёня!
   - Нет, подожди,.. Они там чёрный хлеб едят и называют его - просто -
хлеб, а белый называют булкой... Тоскливо на чужбине... Спой, Че... Чего-то
не хватает. Открой-ка водочки, к борщу - самое то.
   Че лезет под кровать и... и... и... ну... и ложкою борща её догнать.
Тепло по телу, но... не то. Опять не то.
   - Че! чего я хочу?
   - В зуб ты хочешь... Пей.
   - Угу. Твоё здоровье.
   Говинда выпил, закусил борщом:
   - Че, пой.
   - Петь? Ну, пойдём. Бери бутылку. С чего начать?
   - С "Ой, то не вечер..."
   - Но это ж не моё.
   - Плевать. Настраивайся, я разолью. Бум!
   - Бум!
   - Какая гадость, эта ваша заливная рыба! Чего же я хочу, Че? Я не хочу
водки. По крайней, этой водки... Короче - шеруди тут с микрофонами, а я
сейчас приду.
   Говинда  вышел. Че заиграл тихонечко вальсок. Чего бы ему спеть сегодня?
Чтобы порадовать. Спою про соловья и розу. Он сам уже слова небось забыл, а
я вот выучил, открылась дверь - Говинда:
   - Берлинер-бярен-водка. Её, родимую, и будем кушать, Че. Тебе такая
водка нравится?
   - Не помню. Я пил её один-то раз всего. У Прабхи. Помнишь? Когда Брюлова
с Прабхой устроили там Лесбос, а после растащили нас по комнатам, а Юрик с
Обом сидели, нас на кухне обсуждали. В тот день и пили эту водку, Юрик
притащил. Помнишь ?
   - Помню, помню. Тогда ещё с Брюловой мы зависли надолго в "шестьдесят
девятой" позе, а Прабха, голая, вошла и, в кресло сев, за нами наблюдала. В
тот день мне эта водка и понравилась... Ты будешь петь сегодня?
   - Да, только давай сначала твоей любимой водки выпьем.
   Говинда пожал плечами, откупорил, разлил...
   - Постой! Есть у тебя майонез?
   - Зачем?
   - Стараюсь всё понять, чего же я хочу (может, витаминов каких не
хватает?). Будем закусывать копчёной колбасою с майонезом.
   - O'key! Несу.
   Принёс. И закусили. Че тронул струны, полилася песня, за ней другая,
третья...
   - Стоп! Не греет душу эта водка, Че. Не пробирает. Надо что-то делать.
Есть у тебя гранёные стаканы? Есть? Доставай.
   Че выставил стаканы:
   - Огурчики солёненькие есть.
   - И ты молчал? Огурчики давай.
   Налили по стакану, за здоровье, захорошело. По настоящему захорошело. И
Че запел. О соловье и розе. Ушёл в гитару, в песню. В глазах появилось то
прекрасное выражение, какое бывает у музыкантов, погрузившихся в звуки
собственной музыки, у влюблённых - в момент наивысшего восхищения друг
другом; и иногда у прохожих - неизвестно почему. Говинда замер на диване,
боясь пошелохнуться. Он слушал эту бесконечную балладу о любви, переживая
по-новому каждую её строчку, каждое слово, каждую модуляцию голоса.
Удивительно звучала она из уст Че; это была одна из немногих песен Говинды,
которую он предпочитал раньше всегда исполнять сам. Он совершенно иначе
расставлял акценты, иначе менял темп. Теперь он слышал абсолютно новое
произведение. И ему нравилось. Его душа пела вместе с Че, вылетала из тела,
кружила по комнате... Че превращался в бурю, волной взлетал над
микрофонами, всё выше, выше!.. И стихло всё. Говинда сунул Че стакан. Без
тостов.
   - Спасибо, Че. Ты умница.
   - Я умник.
   Говинда хрустнул огурцом и погрустнел. Будто невидимый, но плотный
занавес отгородил его вдруг от внешнего мира. Он ссутулился и сложил руки
на коленях. Че тронул его за плечо:
   - Дёнь, что с тобой?
   - Безрадостно мне. Водки я не хочу. Вина тоже, по-моему, не хочу. Может,
борща ещё поесть? Нет, тоже не хочу. Копаюсь в себе, не могу понять...
   Че перебил:
   - А хочешь я тебя с красивой женщиной познакомлю?
   - Кто такая?
   - Лигейя де Голль. С первого курса. Заочно в тебя влюблена.
   - Да ну? А что из себя представляет?
   - Красивая. Грация кошки. Серебряный век. Твои стихи её размягчают.
   Говинда встал, поправил галстук,:
   - Поехали!
   Че усмехнулся:
   - Да нет уж - пошли пешком: троллейбус йок, на часы посмотри.
   Говинда вынул из кармана часы, посмотрел: на их крышке был нарисован
токующий глухарь...
   - Ну, тогда побежали.
   Они побежали. В Говиндагари зимень. Снег валит крупными хлопьями. Че
излагает по-дороге собственную теорию сращений на примере слова
"мордихолодно". К концу дороги подкатила жажда. Мужик, проснись! Ты
круглосуточный? Дай бренди. Вон ту, пузатую. Спасибочки. В подъезде
отряхнулись.
   - Вот эта дверь. Звони.
   Говинда позвонил. Открылась дверь. Он протянул бутылку:
   - Красавица, скорее, помираем! Налей нам грамм по сто.
   Она возмущена:
   - Но позвольте!.. Че, что это значит?
   Говинда развернул её за плечи. Легонько подтолкнул:
   - Быстрее, леди!
   Ушла. Выносит два стакана. Бренди быстро впитался в слизистые, растёкся
по членам. Че и Говинда вздохнули, заулыбались.
   - Потрудитесь объясниться, господа. Что это за бесцеремонное вторжение,
Че? Кто этот человек?
   Че скинул плащ, повесил на вешалку. Говинда разулся и стал внимательно
оглядывать хозяйку. Действительно, красавица. Стройна и элегантна. И очень
интересное лицо. И взгляд магический...
   - Подите вон!
   Взял за руку.
   - Лигейя, не гони: я Дёня.
   Глаза в глаза.
   - Тот самый Дёня?.. Всё равно! Это в высшей степени нагло и безкультурно
- вот так вот вламываться в мою квартиру...
   Че рухнул на колени:
   - Боярыня-матушка! Не вели казнить, вели налить! Лиг, трубы горят. А? -
и он посмотрел на неё верноподданическими глазами.
   - Ладно. Проходите. - и вглубь куда-то, - Хелен! Смотри, кто к нам
пришёл! Знакомьтесь - моя подруга Хелен.
   - Хелен.
   - Очень приятно. Дёня.
   В глазах открылась диафрагма.
   - Тот самый Дёня?
   - Блин, сударыни, я в замешательстве: что значит "тот самый"?
   Лигейя жестом пригласила садиться. Дамы сели на диван, Че - в кресло,
Говинда - на ковёр. На лице Хелен отражается движение её мыслей - она
старается расшифровать понятие "тот самый". Заговорила:
   - Это твои стихи:
	
      Мелькают деревья, луна неподвижна,
	Траву не сминают упругие лапы... ?
   - Че, это мои стихи?
   - Твои. Его. Лигейя, наливай!
   - Господь с тобой, куда вы так несётесь? - и вопросительно взглянула на
   Говинду. Тот ей кивнул.
   - Ну, хорошо, - налила бренди в рюмки, - Пойду сварю кофе.
   Говинда вскинул руку:
   - Останьтесь, Леди! - и кивнул в сторону кухни, - Че!..
   - Понял.
   Че ушёл на кухню.
   - Пусть кофе сварит он, а Вы останьтесь. Я Вас не видел тыщу лет, богиня.
   - Для тысячи лет, сударь, Вы слишком молодо выглядите.
   - Мне тысяча жизней, милая.
   - Ой ли? Врёшь.
   - Да вот те истинный крест!
   Говинда перекрестил живот. Лигейя улыбнулась. Вдруг крикнула:
   - Че!
   С кухни:
   - Ась?!
   - Врёт?
   - Врёт, он много раз древнее. Он, в-общем, вечен... Кофе, господа!
   Че появился в дверях с двумя турками. Лигейя расставила чашечки.
   - Сахар?
   Говинда кивнул:
   - Я, я, натюрлих. Три ложечки. Данке шён, юнге фрау... Как говаривал мой
лепший знакомец Хамза Хаким-заде Ниязи, кофе должен быть чёрным, как ночь,
крепким, как поцелуй, и сладким, как грех.
   Че потянулся за магнитофоном, придвинул его к себе, воткнул только-что
записанную кассету и, прихлёбывая кофе, стал слушать самого себя. Хелен
опустилась рядом с ним на колени и тоже прислушалась.
   - А где же Вы, мусью, свели знакомство с Хамзой, если не секрет? - Лигейя
склонила голову набок и состроила глазки, за десятки тысячелетий кокетливые
жесты и движения ничуть не меняются, но по-прежнему обворожительны.
   - Нет, не секрет. В Мекке. Он совершал хадж.
   - А ты?
   - Я тоже, но своеобразно. Меня подтолкнула к путешествию в Мекку
хулиганская мысль, что можно ходить вокруг Каабы, воспевая не Аллаха, а
твою несравненную красоту, Лалла Рук.
   Лигейя улыбнулась, полуосуждающе-полудовольно:
   - Ты наглый льстец и лжец.
   - О нет, госпожа! Я - напротив - слишком правдив. Если я вижу красивую
женщину, я говорю ей о её красоте честно и открыто.
   Лигейя засмеялась уже слегка хмельным смехом, откинув голову назад,
соблазнительно изогнув своё пантерье тело. Говинда пожирал её глазами и ему
становилось жарко, он стащил с себя через голову галстук и рванул ворот
рубашки - отлетели три пуговицы -  , он заорал:
   - Че! Хрен тебя побери! Нарцисс чёртов! Оторвись от шарманки и давай
допивать да за водкой!
   Лигейя сделала шаг к нему:
   - Дёня! Да ты и так пьян, как Силен!
   Он распростёрся на полу перед ней и обнял её ноги:
   - Лиг, я пьян, но я хочу быть ещё пьянее, потому что я вижу тебя, твою
несравненную красоту, твои обалденные глаза, твои пальцы!.. И я знаю, что
уеду через пару недель и не буду больше этого видеть. Мне грустно. Я люблю
тебя. Я хочу пить.
   - Дё-оня, - Лигейя села на пол и обняла его голову, голос её звучал мягко
и проникал в самую душу, - Не говори чушь - любви с первого взгляда не
бывает.
   Она гладила его по голове, тонкие длинные её пальцы ерошили волосы, он
сел, взял её руку в свои, поймал её взгляд своим, и они увидели слёзы друг
у друга в глазах.
   - Пьяницы нетрезвые, - сказал Че и, осушив остатки бренди, встал и
вырубил свет, - Пусть будет темно... Дёнь, мы за водкой идём?
   - Отвянь! - огрызнулся Говинда, - Лиг, это не с первого взгляда, я давно
влюблён в красоту и давно люблю женщин, а ты женщина, и прекрасная
женщина. Твои глаза, твой рот, эти линии рук, то, как ты одета, Лигейя...
Нет. Че!
   - Здесь!
   - За водкой!
   Они пошли. В расстёгнутых рубахах, по морозу, Че - в белой, а Говинда -
в чёрной, один - длинноволосый, светлый, другой - с короткою армейскою
причёской и чёрной бородой, метель врезалась в груди их и распадалась
брызгами. Говинда закурил:
   - Куда идём?
   Откуда-то из развевающейся шевелюры Че ответил:
   - Конечно в "Астролябию". Тут рядом.
   - Ты гонишь. В детское кафе?
   - Окстись! Это теперь ночной кабак. Стоят вдоль стенки однорукие бандиты,
за столиками двурукие сидят.
   - Как всё меняется! А ведь совсем недавно я тут мороженое кушал и желе...
Здесь было очень вкусное желе. Ты помнишь?
   - Да. Теперь здесь вкусные коктейли и коньяк...
   - Но мы идём за водкой... Слушай, Че, раз тут сейчас бандиты зависают,
нам не проломят за твои хайра?
   - Нет: я теперь известный музыкант, меня все знают и гордятся, что
знакомы.
   - Братаешься с урлой?
   - Помилуй Бог! Братаются они. А я держу дистанцию... Ну вот - пришли.
   За столиками кожаные куртки и крашеные волосы, дурман под потолком.
Азербайджанец-бармен. Че:
   - Привет, Серёга!
   Тот с акцентом:
   - Че-э! Здорово! Это с тобой?
   - Да, это Дёня.
   Серёга тянет руку:
   - Здравствуй, брат.
   "Уже в братья набился. Ладно..."
   - Здравствуй. Есть "Беламор"?
   - Нет. Нету.
   - А "Фонтанка"?
   - А что эта?
   А кожаные куртки развернулись, людей в расстёгнутых рубахах созерцают,
пожёвывают фильтры сигарет и думают: наехать иль не стоит? Встаёт, качаясь,
рыжий и в косухе:
   - Че, это что с тобой за борода?
   Говинда, в зеркало за рыжим наблюдая:
   - Сергей, что у тебя из курева?
   - Вот - "Мальборо" и "Салем".
   - Два "Салема" и две бутылки водки.
   А рыжий ближе подошёл, встал за спиною:
   - Он чё, твой друг, крутой? В рубахе по морозу...
   Говинда повернулся (носом к носу):
   - Ты знаешь Юру Непомянского, чувак?
   - Помятого? Да кто ж его не знает? А что, он кент твой что ли, борода?
   - Я с ним лепил куличики из грязи, когда ты был в утробе у мамаши. И,
кстати, мьсе, я драться не умею, поэтому я буду убивать...
   - Ты чё?..
   Вошёл наряд милиции:
   - Серёга! Всё якши?
   - Хай-фай, начальник... По бутылке пива?
   Говинда Че легонько подтолкнул:
   - Уходим. Дамы ждут.
   И по морозу с песней. У подъезда:
   - Ты знаешь Непомянского?
   - Откуда! Так, видел пару раз... Звони, я мёрзну. И хмель смело...
   - Мы это восстановим...
   Лигейя открыла. Че скинул сапоги и прямиком направился к рюмкам:
   - А вы что, так в темноте и сидите?
   - Да. Так интереснее... А мы тут вашу кассету послушали... Ребята, вы...
   И осеклась. На груди у Говинды, рядом с аллюминиевым нательным
крестиком, висел продолговатый синий предмет и он слегка светился.
   - Это что-то с фосфором?
   - Где? А, это... Нет.
   Она взяла двумя пальцами. Предмет был холодный, вроде бы металлический,
но из какого-то странного металла.
   - Что это? Из чего это сделано?
   Че из комнаты крикнул, что водка остывает.
   - Пойдём, - Говинда взял её за руку, - это так, флакончик. А из чего
сделано... Ну, ты же не поверишь, если я скажу, что это сделано из кадыка
одного моего приятеля?
   Она посмотрела на него. Как посмотрела? Просто посмотрела. Он поцеловал
ей руку.
   - Лиг, давай пить.
   Че, целовавшийся с Хелен, тутже оторвался от неё и сказал, что давно
пора. Они выпили. Говинда сел в кресло. Лигейя устроилась у него на коленях.
   - А можно я его раскручу?
   - Зачем?
   - Понюхать.
   Он дотронулся губами до её волос.
   - А что там, по-твоему?
   - Духи, наверное?
   - Нет, прекрасная. Там яд. И яд покруче цианистого калия.
   - Зачем тебе?
   - На всякий случай.
   Че, вновь наливая водку, высказал гипотезу:
   - Наверное, у него там вода. Он, как из Литоберга вернулся, совсем воду
пить перестал. Только водку. У него, видимо, метаболизм изменился.
   Тут Хелен вдруг подала голос:
   - Что у него изменилось?
   - Метаболизм.
   Говинда рассмеялся и поднял рюмку:
   - Давайте - за метаболизм!
   Ещё какое-то время они сидели молча, выпивали и обменивались взглядами,
как бы говорящими: "Вот мы четверо понимаем друг-друга, да и вообще
понимаем в этой жизни гораздо больше, чем все остальные люди, и нам
наплевать, что эти самые "все остальные" нас не понимают".
   Хелен поднесла рюмку к глазу и посмотрела сквозь неё на Лигейю.
   - А вы заметили, - спросила она, - что мы сегодня совсем не закусываем?
   Че возразил:
   - Это вы сегодня совсем не закусываете, а мы с Дёней заранее закусили. И
весьма плотно. Теперь запиваем.
   Лигейя отстранилась немного от Говинды и её пьяные карие глаза
уставились, не мигая, в его пьяные карие глаза.
   - Почитай что-нибудь, - попросила она.
   Он опять поцеловал ей руку и стал читать:
   
   Какая ты теперь, моя царица,
   Когда твой раб за тридевять земель
   Умчался, убежал, боясь разбиться
   На части о весеннюю капель?
   Он, дорожа своим стеклянным сердцем,
   Уехал в край, где белый снегосев,
   Где зябнут и дрожат, боясь согреться,
   Ресницы длинные заморских королев.
   Но вслед за ним туда примчался ветер
   На древних крыльях изначальных сил.
   Твой беглый раб мгновенья не заметил,
   Как ветер сахар снега растопил.
   И, начав вязнуть в этой сладкой гели,
   Беглец всердцах рванулся к облакам,
   И вот - курьёз судьбы - бежав капели,
   В чужом краю разбился о туман.
   Но даже трупы здесь имеют лица,
   Пусть из осколков сердца не собрать, -
   Какая ты теперь, моя царица,
   Твой верный раб ещё желает знать.
   Говинда замолчал. Тишина. Он слышал, как у Лигейи бьётся сердце. Или это
она слышала его сердце? Страшно было нарушать эту тишину. Хелен, как
бы ища поддержки, сжала руку Че и робко спросила:
   - Это было письмо?
   Говинда кивнул.
   Лигейя:
   - Ты из-за этой женщины ушёл в армию?
   - Не знаю, - он пожал плечами, - Иногда мне кажется, что да, но скорее
всего - нет. Но когда я стоял в карауле, я иногда ловил себя на том, что
вывожу штыком на снегу её имя.
   - Она тебя не любит?
   - Я не знаю.
   - Значит, не любит... Дура!
   - Не надо о ней так говорить!
   Лигейя заплакала:
   - Ты рыцарь, Дёня.
   - Нет. Я совсем-совсем не рыцарь.
   - А глаза у тебя, как у Кришны в бхактиведантовских книжках...
   - Ты меня захвалишь до смерти, Лиг, - достал часы из кармана, -
Остановились, падлы! Лигейя, который час? По-моему, мы уже засиделись.
   Лигейя, всхлипывая:
   - Мои часы уже третий день "погоду" показывают.
   - Че! Оторвись от девушки! Нам не пора?
   Че оторвался от девушки:
   - Пора: водка кончилась.
   - Всё когда-нибудь кончается. Пошли. Спасибо, Лиг, за вечер. Ты прелесть.
   Держась за стены, они прошли к дверям. Наговорили друг другу кучу
любезностей. Распрощались. Че кубарем скатился с лестницы. Говинда
собрался последовать его примеру. Лигейя взяла его за край рукава.
   - Дёнь, а правда - из чего твой флакончик?
   - Какой? А!.. Я ж говорил - из кадыка приятеля.
   - Ну, Дёня!
   - Я не умею врать. Кстати, он великолепный танцор.
   - Кто?
   - Приятель.
   Снизу голос:
   - Дёня! Тут уже утро, а у нас ещё ночь не начиналачь! Пошли скорее
утренних воробьёв слушать!
   Говинда резко пожал её руку и загремел по ступенькам.

16
ШРИМАД БХАГАВАТАМ. ПЕСНЬ ПЯТАЯ

   "Солнышко заглянуло в комнату через щелку в занавесках, погладило
лучиками щёки, Дионисий открыл глаза и улыбнулся: Белый Дракон опять был
здесь - он висел, уцепившись когтями за занавески и мерно сиял, улыбаясь,
нежным белым светом. Нет большего счастья, чем лежать вот так в постели и
смотреть на Белого Дракона, который смотрит на тебя своими белыми глазами
без зрачков (и глаза эти не кажутся пустыми - напротив!).
   Дракон висит несколько минут, а потом, перехватываясь когтистыми белыми
лапами перебирается на обратную сторону занавески. Дионисий знает, что даже
если очень быстро встать и заглянуть за занавеску, там никого не будет:
Дракон ушёл, и это немножко грустно... Но - совсем немножко: ведь завтра он
опять придёт и будет висеть и улыбаться. И Дёня Солнышко сбрасывает с себя
одеяло и бежит в соседнюю комнату - пожелать доброго утра отцу и маме,
зодчему Акме и прекрасной Линии..."
   Говинда отложил рукопись в сторону и, посмотрев на часы, заметил, что
рабочий день давно закончился. "Бэбиблюз, - подумал он, улыбаясь, - Вот
странно-то".

17
ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ. ПЕСНЬ ВТОРАЯ.

   - А я предлагаю сходить в пивбар "Висла" и посидеть, как люди.
   Младший сержант Дионисий Говинда смерил рядового Дали взглядом и
неуверенно покачал головой:
   - Это добром обычно не кончается.
   - А что ты, Дёня, предлагаешь? Опять галопом по европам, по стопке
опрокинуть - и в метро?
   - А может мы не пьём сегодня?
   Все посмотрели на Говинду удивлённо:
   - А День Чертёжника?
   - Сыграем в новое поколение?
   - Давись ты сам своей пепси-колой!!!
   Все помолчали. Говинда подумал.
   - Я предлагаю взять флакон перцовки, купить пакет томатного джюса и
сделать мэри. Хоп?
   Дали собрался что-то возразить, но Гольмунд Веников призывно поднял
руку.
   - Томатный сок, перцовочки, и - в "Вислу", где мы всё это запиваем
пивом.
   Все согласились и вздохнули обречённо. Гольм нацепил зелёные очки и
изрёк, поправляя пилотку:
   - У нас это называется "компромисс".
   И широко улыбнулся:
   - Почему помрачнели, коллеги? Где наш боевой клич? Ну, ка...
   И с диким улюлюканьем индейским чертёжное бюро пошло через дорогу.
   Пивной бар "Висла". Дубовый стол. Пивка для рывка. Балтика четыре.
Стаканы. Томатный сок. Перцовая водка по стенке стакана. Андре Дали
стакана не досталось. Перцовая водка по стенке пивной кружки. Саша
пушка пришёл с женой Ольгой. Ольга пьёт мэри. Андре и Дионисий пьют мэри.
Все запмвают пивом и едят шоколад. Варварское сочетание вкусов.
Термоядерное сочетание напитков. В джус и в пиво насыпается соль. Пустеет
постепенно (ПУСТЬ ПОСТ ПЕРО) первая. Дюжина кружек. Походы через
зал до туалета. Их траектория становится сложнее. За столиком один сидит
слепой. У проходящих мимо клянчит пиво. Проходят мимо. Клянчит сто
рублей. Проходят мимо. Господа гвардейцы заказывают повторить. Да, снова
дюжину и водку, да, и сок, спасибо, держи, бабуля, выпей с нами пива, до дна,

до дна, а то что это, да, это не пиво, не только пиво, вот тебе спасибо,
протри
здесь, Саша, пропусти, эй Гольм, пойдём покурим за порогом, глотнём природы,
смог теперь природа? да, что поделаешь, она теперь вот он, глотнём по
воздуху, задышим это мэри.
   Гольмунд и Дионисий выходят за порог, поочереди наступая в одну и ту же
лужу. Становятся у стенки. Закурили. Гольмунд спокоен. Глаза его прикрыты.
Он красив.
   - Эй, Гольм... - Говинда странно смотрит, -  Гольм, обещай мне, что, чтоб
я ни сказал, ты сохранишь всё в тайне и мы с тобой останемся друзьями.
   - О'Kеу, я слушаю, - и он открыл глаза.
   - Гольмунд, ты умный и красивый.
   - Спасибо, Дёня, это мне известно.
   Говинда бросил сигарету в лужу и сигарета зашипев погасла и утонула. Они
проследили за её смертью.
   - Гольм, я волнуюсь. Ты меня ударишь.
   - Я тебя не ударю, Дионисий. Говори.
   - Гольм, я хочу тебя.
   К Гольмунду будто подключили на мгновение высокий ток - его перетряхнуло.
Надел очки. Стал серьёзным.
   - Я тебя понимаю. Мы больше, чем друзья, но я - пойми - не так воспитан.
   Говинда погрустнел.
   - Я знал, что ты ответишь так. Могу ли я тебя поцеловать?
   - Нет. Водка стынет. Иди за стол. О'kеу?
   - O'Key, Гольмунд, пойду.
   Налил себе стакан и выпил залпом. Запел что-то архетипическое, протяжное,
из глубины. (Тут отступление. За стенкой поют частушки. Хозяйка, дедушка и
гости. Четыре ноты - больше часа. Мешает страшно. Хочется их выключить. Я
чувствую, что дедушка погибнет; возможно - в следующей главе. Или чуть
позже. Но он обречён. Я так решил.) Он пел песню незнакомую остальным. Она
и ему-то была плохо знакома. Он пел её в первый раз. Кажется, в ней не было
слов. Но каждый что-то слышал. Все слушали. И выпивали молча. (Опять
отступлю. Какое совпадение! За стенкой спели частушку:
   По деревне шла и  пела
   Баба здоровенная,
   А когда она допела,
   Заревела, бедная.

   Почему совпадение? Покачану! Отъебитесь от меня со своими вопросиками!
Дальше читайте!) Вдруг Дёня замолчал и зарыдал. А в Ольге материнство. По
голове погладила, ты что? Не трогай меня! визгливо закричал и зарылся в
ладони (згли-за-за!). Вошёл Гольмунд, задумчивый и мрачный. Замо. Зары.
Взгляды прячутся.
   - Андрэ, и почему ты такой заморыш?
   - Во дурачок-то! На себя посмотри.
   - Нас нет.
   - О-о, водка пить - земля лежать.
   Гольмунд подходит ко столу, берёт две кружки пива, идёт к слепому,
ставит кружку.
   - Пей.
   - Спасибо, господин!
   Хватает кружку, очень жадно пьёт. Гольмунд вторую кружку поднимает и
медленно выливает слепому на голову. Тот пить не прекращает, мокрея. Липкий
слепой и пьяный сержант одновременно ставят свои кружки на стол.
   - Спасибо, господин.
   С себя и со слепого сняв очки:
   - Сколько у меня лычек на погонах?
   - Три.
   Бьёт наотмашь по лицу. Тот, поднимаясь:
   - Простите, товарищ сержант.
   Гольм надевает очки.
   - Уходи.
   - Спасибо, товарищ сержант.
   Слепой уходит.
   - Гольм, зачем ты это?
   Гольм садится на своё место:
   - Ходить ногами по животам, бить ногами по головам, наступать ногами на
ноги.
   - Ясно. - Андре Дали ответом удовлетворён.
   Гольмунд кладёт руку на стол. Андре завязывает разговороденьгах. Которых,
собственно, уже нет. Дионисий выкапывает из ладоней один глаз и, поймав им
руку Гольмунда, ползёт к его руке своей. Змеиные головы их рук замирают на
момент в сантиметре друг от друга, изучая, и схватываются в остервенелом
рукопожатии. Говинда успокаивается и оставшейся рукой утирает сопли.
Кружки, бутылка и пакет пусты.
   Андре оглядывает стол, роется в карманах, достаёт какую-то мелочь, вот,
теперь мы можем выбирать, как новое поколение, и вздыхает. Саша подмигивает
Ольге. Ольга улыбается и достаёт из сумочки бутылку бренди. Бу-бу-бу. Стон
"мама!" замирает в воздухе, а чьи-то руки хватаются за голову и сердце.
   - Господа! Бар закрывается!
   Все поочереди наступают в одну и ту же лужу. Из темноты время от времени
выныривает Невский проспект. В краткие моменты просветления глаза
пеленгуют местонахождение собутыльников, чтобы не потеряти ся. Собор
Святой Рогнеды. На площади перед собором художники продают своё
искусство халтуру и мазню. Гольмунд кричит "За мной!" и гвардия с индейским
улюлюканьем бросается к стендам, хватает холсты - сколько получилось - и
убегает проходным двором. Потом идёт раздел. Потом идут по Невскому
проспекту и дарят встречным девушкам картины. Потом куда-то исчезают.
Все. Вакуум. Пусто. Тихо. И темно. Безвременье.
   В этой первобытной пустоте материализуется новый молодой мир. Он очень
жёсткий и в нём дурно пахнет. В центре мира появляется тело человека. Оно
безжизненно. На нём джинсы. Сумки и зонтика при нём нет. Оно обнажено по
пояс. На груди его лежат военный билет и ключи от сейфа. Господь вдыхает в
тело жизнь, и Адам-Кадмон начинает шевелиться. Ощупывая свою  грудную
клетку, Адам-Кадмон понимает, что он уже не один в этом мире. Он пытается
поднять голову - из головы рождается Афина Паллада, страшно гремя своими
доспехами. Он хочет встать на ноги - из бедра рождается вечно пьяный
Дионисий. От боли Адам-Кадмон растворяется. Дионисий остаётся. Его фамилия
Говинда. Он в электричке. Голос объявляет

       - Электропоезд на Шри-Литоберг отправится со второго пути в пять часов

сорок минут.
   Дионисий хочет выбежать из вагона и посмотреть название станции, но
замечает на платформе архангела с дубинкой и возвращается на место. Поезд
трогается. Говинда едет на службу - в  поте лица зарабатывать свой хлеб.

18
ПИСЬМА С ФРОНТА. ПЕСНЬ ПЯТАЯ.

   Привет, Марго!
   Чем больше твоих писем у меня скапливается, тем больше я по тебе скучаю.
Мне нравится, как  ты рисуешь. А твоей открытушке я радовался, как
маленький. Ты спрашиваешь, каким я стал? Другим.
						До свидания!
						Дионисий.

19
МАРГО. ПЕСНЬ, КАЖЕТСЯ, ВТОРАЯ

   Дз, дз-дз-з-з-з !
   - Иду-у!
   Крык-щщёлк...
   - Ой...
   - Привет! - Говинда чмокнул её в лобик и прошёл в комнату, - Садись.
У меня есть пятнадцать минут, так что я, пожалуй, попью у тебя чаю. Но это
не главное. Главное - что я по тебе соскучился и жду тебя у себя вечером,
в восемь часов. Хорошо?
   - Я...
   - Ну, вот и отлично. Мне три ложечки. У тебя появился магнитофон?
   - Да.
   - Я поставлю Дэд Кэн Данс?
   - Ставь, конечно.
   - Спасибо.
   - Вот чай...
   - Спасибо.
   - Дёня...
   - Гретхен, давай послушаем музыку. Мы с тобой ещё наговоримся, o`key?
   - Она кивнула.
   Зазвучал танец души. Говинда развалился на диване и
прислушался.
Маргарита вдруг резко подпрыгнула на месте и выскочила из комнаты. Через
минуту она вернулась и принесла дротики и мишень.
   - На. Играй.
   Первый дротик воткнулся в стену гораздо выше мишени.
   - Грета, а чем ты сейчас занимаешься?
   - Да, ничем, в-общем... Уборщицей работаю. Один час в день.
   Второй дротик вошёл в самый центр мишени.
   - Рисуешь?
   - Нет.
   - Почему?
   - Как Моне, я всё-равно не смогу, а иначе - зачем?
   Третий дротик упал на диван, недолетев до мишени.
   - Для себя.
   - А для себя мне не нужно. Для себя я лучше альбомы посмотрю.
   Третий дротик подскочил с дивана и воткнулся в мишень в трёх пальцах от
второго.
   - Что же ты делаешь целыми днями?
   - Гуляю. С собакой.
   - С этим омерзительным ракшасом?
   Маргарита собрала дротики.
   - Неправда! Мой Мики хороший.
   Лёгок на помине в комнату ворвался лупоглазый чёрный пекинес с далеко
выдающейся вперёд нижней челюстью.
   Говинда встал.
   - Жду тебя в восемь вечера. Сегодня.
   Марго вдруг упала на пол и, схватив Говинду за штанину брюк, захныкала:
   - Не уходи-и!
   Говинда ласково поднял её, поцеловал в лоб и направился к выходу,
сопровождаемый вертикально скачущим безумным ракшасом.
   Три дротика одновременно вонзились в едва закрывшуюся за ним дверь.
   Говинда вдохнул полной грудью и подумал (может быть, даже произнёс
вслух): "Как она хороша!.." - имея в виду то ли гретхен, то ли проходящую
мимо незнакомку. Потом он взглянул на часы и заторопился домой: оказалось,
что уже без четверти восемь и надо успеть переодеться к приходу гостей.
   Куда же делось время-то?
   Пожал плечами.

20
БХАГАВАД ГИТА. ПЕСНЬ БЛАГАЯ
   И собрались сыновья разных отцов из разных земель в
месте под названием
Чертёжное Бюро, задумав напиться. И выпили они бутылку охтинской водки, и
возник меж ними спор. И Говинда увача: Светлое. Мрачный Гольмунд ему
возрази: Нет уж. Тёмное. И Андрэ попытался сказать: Может быть - по домам?
Но Александр вдруг вынул из сейфа литровую водку и споры утихли.
   И Дхритараштра увача: А что там чертёжка долго торчит на работе? Домой
нам не нуж    Домой не хотите? Рюмки едва успели под столешницу спрятать.
Уходим, товарищ полковник, уходим. Ну, до свидания, гвардия... Дёня!
Говинда! Останься. Слушаю Вас (схватился за ручку, дверную). Тут,
понимаешь, Арджуненко лишнего дябнул. Спит у себя в кабинете, а что - как
проснётся? Вдруг с перепою сломает чего? Ты останься с ним ночью и
присмотри; коль проснётся - займи разговором.
   Понял Вас.
   Можешь считать это какбы нарядом по службе. Я управу закрою снаружи
Дежурный? Да Бог с ним! Управу закрою снаружи. Завтра тебе выходной,
Дхритараштра увача.
   Дёня увача не стал, а кивнув согласился. Ключ повернулся в замке - вот
же, блин, кали-юга. Пьяного вот охранять, сам нетрезвый, карма их мать, так
увача Говинда, поступь свою направляя к Арджуненко двери. В дверь кулаком
припечатал - аж затряслось всё: Товарищ полковник! Подъём, машу вать! Нас
закрыли, Говинда увача.
   Открылася дверь, на пороге Арджуненко в плавках, в погонах, качаясь:
Закрыли? И ладно - у меня ещё водки немного осталось, мы же с тобою в деле
военном искусны, мы до утра просидим и выйдем с победой, садись, с нами
Бог! Будешь сыр?
   - Эва. Дык. Непременно.
   С трубным звуком Говинда плюхнулся в самое стратегическое кресло.
   Арджуненко увача:
   - Дёня, а кто меня закрыл? Там был Бедросов?
   - Бедросов и Дхритараштра. Сказали, что Вы пьяный и если вдруг
проснётесь, то раздолбаете управу в пух и прах, меня поставили охрану с
обороной исполнять.
   Арджуненко трясущимися пальцами трясущейся рукою разлил по рюмкам.
   - Боевого офицера закрыть в управе...
   - А где Вы воевали, дядь Володь?
   - Твоё здоровье. Воевал?.. В Афганистане.
   - Начальником метеорологии, как здесь?
   - Нет, убивал. Из вертолёта. Всех. Я грешен. Я убийца. За что я убивал
их? Я не знаю.
   - Да успокойтесь Вы, - опять налил Говинда, - У Вас ведь был приказ.
Вы офицер: Вы делали то, что должны. Так было надо.
   - А что теперь с моей душою будет?
   - С душою Вашей будет всё в порядке. Вы пейте, пейте.
   - Пью... Я ж думал, что сражаюсь за то, чтоб этим, молодым, жилось
спокойнее, - они меня теперь в управе запирают...
   - Да плюньте Вы... Ваше здоровье... Хм... Куда сейчас идти? Вам в Гоф?
Так поезда уже не ходят. Йок.
   - Фф... водка тоже йок. Что будем делать?
   - Дык у меня ещё поллитра Русской. Мы бум?
   - Тащи.
   Говинда притащил.
   - Владимир Николаич, Вы зря терзаетесь; я вот что расскажу... Поскольку
человечество воюет, враждуя меж собою, значит мы, солдаты, должны стрелять
в людей, не думая о том, что убиваем виноватых иль невинных, коль есть
приказ. Так общество устроено, и ежели солдат откажется убить врага,
возможно тогда кормилицы откажутся кормить младенцев, крестьяне перестанут
сеять, священники впадут в разврат и протестантство, а женщины в везумье
феминизма. Поэтому Вы лучше успокойтесь: для воина не выполнить приказ -
грех больший, чем убийство. Ктомуж  Вы убивали мусульман, а это даже, может,
благо, а не грех... Закусывайте, - так сказал Говинда. 
   Полковник же увача:
   - Два... Нельзя...
   - Чего?.. - Говинда огляделся.
   - Креста. Два. Вместе так. Нельзя.
   - На шее-то?
   -Угу. - И отрубился. Ах, гибнут и традиции, и люди.
   Говинда выдавил останки, выпил их и, оглядев безжизненное тело,
молитвенно сложил ладони и произнёс:
   - Чей ум остановился, кто в отключке, тот, блин, непогрешим, как самый
Брахма, и, может быть, уж пребывает в Нём, а я, как полностью себя
осознающий,  пойду вздремну, избавясь от страданий.
   Со всех сторон тогда стоял двадцатый век - век противозачаточной пилюли.
Сон не шёл. Говинда, лёжа на железных ящиках, составленных в лежанку,
ворочался, кряхтел, ругался про себя, вдруг замирал, закрыв глаза, стараясь
дышать ровнее, но - себя не обманешь - не спалось. В первой комнате чертёжки
что-то загрохотало. Говинда притих. Привыкшие уже к темноте глаза узряху
Арджуненко, шастающего наощупь по чертёжке и натыкающегося на различные
предметы, ни один из которых явно не был тем, за чем он пожаловал.
   Говинда неслышно подобрался вплотную к полковнику и громко увача тому
в самое ухо:
   - Вы что-то ищете, мон колонель?
   Грохот пустых бочек смешался с бранью, вспыхнул свет. Измятая
полковничья куртка.
   - Я помогу Вам подняться.
   Смущение. Стыд.
   - Дионисий, у тебя пиво есть?
   - Откуда тут пиво, Вы что?
   - Дионисий... Мне плохо...
   - Вам проблеваться...
   - Мне пива... Ведь брал же на утро...
   - Зачем?! У меня хватит сил и с утра за ним сбегать.
   - Утром будет поздно.
   Едва поднявшийся Арджуненко тяжело осел Говинда взял его подмышками мон
колонель я отнесу вас в кабинет но вы не двигаетесь с места двадцать минут и
даже двадцать пять тогда вам будет пиво а иначе вас не пропустят к морю хоть
на вас тельняшка и женщины вам не подарят взгляда и низшие ады разверзнут
зевы но передумают и только плюнут лавой и будете отверженно кружиться
язвимый шершнями  и мучимый  подагрой и девы юные с горящими глазами
прекраснолоные как программистка Натка не будут вашими покрывшись пылью
вы вдруг загрустите вдруг

как хилый спекулянт из военторга но выше голову
полковник если вы послушаетесь своего сержанта на вас потоками польётся
нектар пива... вот так, сложите ручки и тихонько...
   Говинда вышел в коридор, достал связку ключей, выбрал ключ от управы,
прило который был подобран кем-то из старших чертёжников предыдущих
поколений и перешёл к нему вместе с должностью, но - в-отличие от должности
- нелегально, приложил ухо к двери ("Не хватало нам только на пожарника
наткнуться!"), отомкнул двумя резкими движениями, открыл дверь, чуть
приподняв её на петлях, чтобы меньше скрипела, таким же образом закрыл,
замкнул и нетвёрдым от выпитого шагом двинулся к выходу из штаба, готовый
в любой момент прикинуться призраком сумасшедшего лейтенанта,
застреленного караулом семь лет назад, а вот и выход, разбудил часового,
открывай. И не спи: я через семь минут вернусь.
   На площади, как обычно по ночам, играет сумасшедший саксофонист.
Отрывки его мелодий, доносимые ветром в окна, кажутся совершенно
безумными. Сваливая всё на ветер и стены, спешишь подойти вплотную к этому
человеку и понимаешь, что тебе показалось: на самом деле эти звуки вообще
нельзя назвать мелодией, - это душераздирающие стоны, это мантры шизоида,
 это бред кортасаровских персонажей, застывший в мраморе и рвущийся наружу,
а рядом с музыкантом ночи, как всегда, вертится Совёнок, маленький
мальчишечка, с огромными, чёрными, как нездешняя южная ночь, глазками,
завороженно слушающий музыкального бредмейстера и говорящий редким
ночным прохожим ещё более редкие гадости, гадости, вскрывающие такие
бездны вашего собственного сознания, такие доисторические помойки вашего
бессознательного, что внезапное удивление, омерзение или ещё какое-нибудь
сильное чувство - например - невероятный по силе ужас - сразу отбивает всякое
любопытство к странной парочке, и люди спешат скорее скрыться, спрятаться,
зарыться в вязкий серый пух белой ночи, начинающей казаться какой-то
гигантской птицей - эдакой хтонической матерью-берегиней. Только
законченные босоногие хиппушки находят общий язык с маленьким юродивым,
чем-то подкармливают его и слушают подолгу. На ногах они носят браслеты
из бисера или кожи. Дзэн-девочки. Никогда не смеются и не плачут.
   - Как тебя зовут?
   - Стрекоза.
   - А по-настоящему?
   - Стрекоза.
   - Что тебе рассказал этот мальчик?
   - Он сказал что главное - не быть привязанным
   - И что тогда?
   - Тогда трава зелёная, а снег белый.
   - Но ведь это сказал не он.
   - Но ведь это правда.
   Они любят на чердаках и лестничных клетках, подстелив тонкое одеяло,
пропахшее марихуаной и пылью, или просто прижавшись спиной к стене и
обхватив руками шею случайного, как прихоть судьбы, партнёра. У них нет
Родины и нет имён.
   - А если я не смогу?
   - Что?
   - Отказаться от привязанностей.
   - Тогда небо голубое, а камень мёртвый.
   Иногда кажется, что когда наступит Конец Света, их это не коснётся, что
они так и будут бродить в пустоте, время от времени прижимаясь спиной к тем
местам в пространстве, где раньше стояли стены, широко разводя колени и
принимая в себя пустоту, как раньше принимали мужчин, но, проведя с силой
ногтями по её животу, видишь красные следы и понимаешь, что это не так...
Ом намо Калки... А что толку?
   Сегодня дзэн-девочек нету. Ломается зверь с саксофоном. Совёнок гуляет
вокруг. Говинда секунду смотрел и побежал в круглосуточный шоп:
   - Восемь пива!
   - Молодой человек! - восхищённо пробасила баба из-за прилавка, - Вы не
останавливаетесь даже ночью!..
   Выпив по-дороге две бутылки, вернулся в управу. Замыкая за собой дверь,
представил, как с наружной её стороны верёвочка утопает в пластилине,
который затем формируется в оттиск печати дежурного, что, уходя, сорвал.
Готово. Плюнул на пол. По коридору. Видеомагнитофон. Арджуненко уснул
перед экраном. Влить в него пива? Спит. Поставил в сейф. Арджуненко упал и
обмочился.
   асурим йоним апанна мудха джанмани джанмани
   мам апрапьяйва каунтея тато янтй адхамам гатим
	Утром было тяжело вставать.
	Казалось - только вечер начинался.
	Время текло по усам.
	Во рту было гадко.
		Ом.

21
СНЫ КРИШНЫ. ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ

   Спускаясь в метро через  эту станцию, младший сержант Говинда обычно
останавливался подле слепого аккордеониста и, прислонясь к холодной
колонне, пять-десять минут слушал. Слепой был виртуозом. Мелкие купюры
быстрым дождиком сыпались в жестяную банку с надписью "КLIM", Говинда
никогда не платил аккордеонисту (он подавал только православным монахам),
но музыку его любил и слегка скучал, если KLIM'а в переходе не оказывалось.
Сегодня был как раз такой день. На обычном месте аккордеониста сидел
простой нищий, огненно - рыжий, но в-остальном весьма заурядный - грязный-
прегрязный и с куском почерневшего уже лейкопластыря посреди лба. Вместо
традиционной шляпы или банки перед ним лежал какой-то несусветный черепок;
нищий бил землю лбом и хрипло тихо рокотал ради Христа на лечение чего-то.
   Говинда бросил ему пятидесятирублёвую монетку и побежал уже дальше, но
у самого эскалатора вдруг треснул себя ладонью по затылку и развернулся
кругом. Вновь он подходил к нищему уже с интересом разглядывая того.
   - Здравствуй, Рудик!
   Нищий на секунду уставился в лицо Говинды и продолжил продолжил свои
земные поклоны. Говинда присел на корточки и положил в черепок
пятитысячную купюру:
   - Здравствуй, Рудик! - настойчиво повторил он, - Опять бомжуешь?
   Нищий закосил по-сторонам и резко скомкал бумажку в карман своего
драного сюртука.
   - Лучше бы дал пакет анаши.
   Говинда пожал плечами покачал головой:
   - Фирма закрыта, все в завязке.
   Нищий соскрёб с черепа костлявой пятернёй. Звякнуло.
   - Хочешь умереть здоровеньким, бодисатва?
   - Не повторяй чушь, - лицо Говинды выразило брезгливое недовольство, -
Я никогда не был бодисатвой.
   Рудик пожал плечами:
   Рудик прохрипел:
   - Я думал, тебе нравится: Медников и Алейхем постоянно тебя так
называют...
   - Медников глуп: он и себя так называет -, а Алейхем - это вообще
живой пожилой анекдот, у которого даже борода не растёт, потому как он
всегда свеж и весел...
   - Не смейся над юродивыми, - прервал его Рудик, сам, однако, улыбаясь
широким зубатым ртом. Но, подавив улыбку, продолжил:
   - Уж я-то знаю, как тебя надо называть: твоё имя Грязь, как бы ты ни
старался помереть чистеньким. Или ты думаешь, что полгода трезвой и
здоровой жизни смоют с тебя всё дерьмо, в котором ты по уши?
   Говинда нервно передёрнул плечами:
   - Мне весной приглючило Святого Франциска Асизского. Он вышел из
армейского уазика в сером плаще и сказал: "Не беда, что люди живут в
грязи - беда, что они умирают не покаявшись." И с ним ещё приглючило
дождь...
   - Ты витамины кушай. И спи побольше. Тебя глючить не будет, - с этими
С     эtimi  словами рыжий Рудик упёрся ладонями в поясницу и кряхтя
выпрямился во весь рост, - Пойдём-ка, воздухом подышим.
   Говинда поднялся вслед за ним:
   - Что-то ты заскрипел, плясун. Неужто стареешь?.. Ну, ладно. Не веришь
галлюцинациям - слушай сон - нормальный здоровый ночной сон. А снилось вот
что... Будто что-то произошло такое, и меня срочно отзывают из отпуска, из
Говиндагари. Отзывают почему-то по трёхпрограммному репродуктору. Я
полевую форму нацепил, старую, выцветшую, сообразил себе суму заплечную,
бобов туда варёных и пукко, что приобрёл у Шадова. Он? следователь,
знаешь?.. У кого-то задержал, а я сторговал у него. В-общем, даром. Вот.
Снаряжённый таким образом иду в военкомат, чтобы меня доставили оттуда по
месту службы. Иду, а военкомата нет - воронка. И тянет меня в улочку.
Обычная одноэтажная улочка, но город в том месте вообще уклон даёт, а эта
ровная, горизонтальная такая. Я в неё. Дома, дома... домишки и заборчики.
Нюанс: покрашено то, что обычно не красят годами, а то, что, как правило,
каждый год подновляют, стоит, висит, находится et cetera облупленное, в
трещинах, облезшее. В одном дворе висит под крыльцом ржавый такой чеканный
барельеф Святого Сергия, и пара жирных немцев (откуда в Гари немцы?) его
торгуют у хозяйки. Я мимо прохожу, скривившись, и улица кончается.
Кончается круглой площадью, а на  площади стоит собор. Очень очертаниями
Спаса-На-Крови напоминает, но... Я остановился у крылечка последнего дома
и опустился на землю. Дурно стало. Собор без крестов, весь измалёван
грубой малярной краской, кучи нечистот, какой-то мусор и шесть бабищ пред
входом: цыганки и еврейки, причём страшенные и в белых подвенечных платьях.
Я в землю врос. Одна из них орала: "Сколько лет!.. О! Сколько тысяч лет
мы ждали! Вынужденные рожать и вынашивать... Теперь кончено, хвала отцу
рождённого!.."
   И я вдруг понимаю, что в этом осквернённом храме одна из этих мерзких
тварей родила меченого ребёнка, родила Антихриста. И я внезапно ослаб. Я
полез рукой в свой вещмешом - стараюсь среди банок и сухарей нащупать нож,
а из бабищ одна кричит мне что-то нагло и надменно и задирает юбку и
творит столь отвратительные жесты. что меня стошнило. Я пукко сжал в
руке, поднялся и, спотыкаясь, двинулся к поруганному храму, а бабы ржали,
говоря: "Ты - червь. Тебя раздушит." Я спотыкался к храму; говорят, что
пукко входит в тело с рукоятью... Я шёл... Вдруг вышел светлый Ангел.
Сияющий. Он улыбнулся мне, стёр кровь с лучащегося клинка, сказал: "Уже
не надо," - и я упал без чувств, счастливый, и проснулся. Последний
звуковой эффект сна - Луи Армстронг, Сент-Люи-Блюз-Марш. Ты понимаешь?
Это трубный звук...
   Рудик злобно сплюнул пахучий хабарик и заметил с ехидцей:
   - Ты Мареку и Майке закажи этот фильмец - пусть сделают кассету - и
прокрути Гоше - что он скажет? Только проси, чтоб честно.
   - Гоша скажет, что это бред...
   - То-то, товарищ сержант...
   Говинда перебил, схватив Рудика за руку:
   - Но Гоша атеист! Он необъективен!
   Рудик отвёл руку Говинды:
   - Необъективен ты. А Гоша - здравомыслящий человек, которому скушно от
твоих религиозных бредней. И он не атеист - он даос.
   От Говинды стали шарахаться прохожие, потому что он заходил зигзагами
и зажестикулировал столь активно, что принятый в чертёжке со времён
старшинства Гольмунда принцип "об окончании моей свободы у кончика Вашего
носа" мог нечаянно нарушиться самым буквальным образом.
   - Даос! - почти кричал Говинда, - Да он такой же даос, как я... как я..
   Говинда запнулся.
   -... как ты христианин!
   - Я христианин! - крикнул Говинда, пойдя вдруг спиной вперёд.
   - А Гоша даос. - спокойно закруглил Рудик и извлёк из кармана
очередной хабарик, - Ладно, слышь, оставим эту тему, а то подерёмся ещё;
людей пожалей.
   Гнев отхлынул вдруг от лица Говинды, и он снова пошёл спокойно,
пристроившись рядом с Рудиком.
   - Что тебя вообще сюда занесло, Мастер-Ломастер?
   Рудик сделал неопределённо-всеохватывающий жест руками, сопроводив его
выразительным взглядом:
   - Хочу ещё раз насладиться этим всем, пока ещё оно не полетело всё в
трам-тибидох.
   Чертёжник пожал плечами:
   - Странные у тебя способы получения наслаждения. Великий кайф - сидеть
на заплёванном полу перехода? Давай лучше...
   Рудик сверкнул глазами, а его рыжая шевелюра зашевелилась:
   - Легче, парень! Я лучше знаю, что для меня лучше!
   Говинда округлил глаза:
   - Чего ты бесишься? Я только предложить хотел...
   Рудик взял Говинду за руку и остановился:
   - Дёня, - произнёс он, глядя прямо в глаза, - Один самоуверенный юноша
уже лишился своего драгоценного тела, попытавшись навязать мне
собственную индустрию развлечений, и ты можешь последовать...
   Говинда крутанул руку, высвободив её, сунул в карман и быстро отступил
к витрине Дизайн-Клуба.
   - Только попробуй, сука, - Голова его хищно наклонилась, - Я ведь ещё не
проверял, насколько действительно эта хреновина входит в тело.
   Резкие перемены настроения стали нормой этого вечера - Рудик вдруг
успокоился.
   - Считаешь, что уже время? - Как-то робко спросил он, искоса поглядывая
на Говинду, - Тогда лучше просто открой флакон.
   Говинда выпрямился.
   - Нет. Ладно. Бывай.
   И добавил:
   - Береги себя, Рудик.
   - Да уж поберегу... - Нищий переступил с ноги на ногу, - Ты тово - не
спеши.
   Говинда посмотрел ему в глаза:
   - Я верю.
   - Во что?
   - В то, что придёт Спаситель.
   Рудик протянул Говинде руку:
   - Спорим?
   Тот сплюнул сквозь зубы:
   - А ведь ради Христа клянчишь, падла...
   И развернувшись на каблуках быстро пошёл к Дворцовой набережной,
взглянув по-дороге на часы что на фасаде Дворца: на свои новые
"Командирские" смотреть не хотелось, потому что их циферблат украшала
яркокрасная пентаграмма.

22
ШРИМАД БХАГАВАТАМ. ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

   Как я и обещал в одной из предыдущих глав, дедушка умер. Умер, сидя
в кресле перед телевизором. Бабушка заметила не сразу: очередной раз
недобудившись, чтобы отправить его в постель, махнула рукой и пошла спать.
Только утром, недозвавшись дедушки завтракать, бабушка констатировала
смерть и посетовала, что придётся искать нового мужика.
   Хоронили дедушку без помпы, без шума, чтобы никто не видел. Укрывшись
чёрным покрывалом ночи, Медников и Говинда опустили покойного в яму
стоящего во дворе туалета, которым давно никто не пользовался. Медников
обозвал эти похороны своеобразной жертвой Тласольтеотль, а Говинда долго
думал - допустимо ли при таком способе погребения читать заупокойную
молитву. В конце концов он решил, что скрр самое время тут скорее самое
время позаботиться о собственной душе, и трижды пробормотал себе под нос
Трисвятое.
   По-поводу похорон бабушка накормила Медникова и Говинду яишницей и
налила всем по стопке водки. Помянули, и бабушка ушла баиньки, а
квартиранты сбeгали и продолжили. Под музыку суфиев и курение сандаловых
палочек поминки плавно перетекли в диспут о хуйово несуразности "Тибетской
книги мёртвых", которую ни Говинда, ни Медников не читали, и завершились не
очень музыкальным исполнением народной песни "Ой, мороз, мороз..." уже под
утро. Очередной, недо
   Очередной, недоломанный тогда ещё будильник, который через пару месяцев
брыкнется со шкафа, не выдержав пристального внимания со строр стороны
хозяйской кошки Дашки, безжалостно влил им в уши кислоту своего
омерзительного писка в восемь часов утра. За два часа сна Медников и Говинда,
видимо, успели насмотреться  жутких ночных кошмаров, ибо выражения их лиц в
момент пробуждения говорили о готовности убить и растерзать каждого, от кого
не удастся спрятаться или убежать... Хотя нет, только не бежать; двигаться
вообще лучше поаккуратнее... Грибы... Грибы. - это слово всплыло в их
трескающихся мозгах одновременно: будильник вообще был потревожил их
воскресным утром потому, что они собрались идти за грибами, будь оно всё всё
неладно! На то, чтобы передумать, их не хватило, ибо любая попытка думания
вызывала резкую голоб      головную боль, которая отдавала эхом аж в желудок.
   И взяв у бабушки напрокат корзинку, наши герои двинулись, проклиная всё,
на поиски леса, который, если верить свидетельствам очевидцев, был где-то
рядом. И, несмотря на усиливающееся сопротивление погоды ( мерзкая морось
пронизывала, всё мокло), они-таки обнаружили лес не позже, чем часа через
два. Увидев древесную стену, Медников извлёк из-за пазухи ужасающих
размеров кривой нож с долом и, состроив зверскую гримасу, решительно
перешагнул термин. Говинда вздохнул и, коротенько помечтав о пиве, пледе и
панадоле, пошёл следом.
   - Ну и где грибы? - вопросил Медников, едва оказавшись в лесу.
   Говинда тяжело опустился на пенёк:
   - Скажи спасибо, что при виде твоего кошмарного режика деревья не
разбежались.
   Медников ухмыльнулся и двинулся в глубь леса. Говинде ничего не
оставалось, как последовать ему. Морось перешла в ливень. Грибы не
появлялись.
   - Наверное, дождь не грибной, - предположил Говинда и влетел во внезапно
ставшего столбом Медникова. Обойдя столб несколько раз, Говинда осмотрелся и
чуть было тоже не остолбенел. Дело в том, что, хотя бодисатвы и не
принадлежали к породе профессиональных грибников, но Говинда всё же видел
однажды белые и подберёзовики на танковой директрисе, а Медников, будучи в
Гиперборее, даже пару раз собирал их в тундре. Нынче же эти собратья по
несчастью пошли по-грибы с голодухи и именно расстроенному голодной жизнью
сознанию они и приписали то странное видение, что предстало пред очи их:
среди сосен строяло несколько деревьев непонятной видовой принадлежности, на
их ветвях росли белые грибы.
   - Сижу я под развесистой клюквой... -  пробормотал Медников, - И устрицы
соловьями заливаются...
   - Устрицы заливаются лимонным соком, - возразил Говинда, - А с уходом
дедушки мир сильно изменился... Какая, блин, разница, где они растут, если их
жрать можно. Давай кирпич.
   И они стали сбивать грибы кирпичами и складывать в корзину.
   Говинда прислонился к дереву:
   - Саша, представь себе Древние Дельфы.
   Медников опустил  руку с кирпичом:
   - Ну.
   - Древние Дельфы, храм оракула, и толпа варваров, бегающих по городу
плотно сбитой кучкой и потрясающих над головами весьма мультипликационными
мечами. Где пронеслась эта компания - остаются развалины и горы трупов, хотя
варвары вроде бы никого не рубят, а просто бегают. Разрушив так всё, кроме
храма, они убегают.  Из храма выходит индийский брамин со шнурком и я у него
спрашиваю: "Почему террафакоты испанскую фигу не рубили?" Жрец поднимает
взгляд от миски с супом и устало отвечает: "Дельфийская она, о оратор!" А я
на это возмущаюсь: " Да хоть осетинская! Почему не рубили?!."
   Говинда замолкает. Медников замахивается было кирпичом, но вновь
опускает руку и поворачивается к Говинде:
   - Ты это к чему?
   Говинда побултыхал пальцами в карманах и по его телу проползла (пропол зла
- агр.) гримаса омерзения, сменившаяся выражением искреннего удивления:
   - Ну как же?!. Помнишь, я тебе рассказывал. Идёшь спокойно по улице, ешь
суп. Вдруг - из-за зарешеченного окна - рука с чайной ложкой. И всё норовит
из твоей тарелки ухватить.
   Медников остервенело выгребает из кармана мокрую табачную кашу. Крах
попытки закурить.
   - Дёня, что за гон?
   -  Сам ты гон... А я, когда был маленький, мне снилось, что я струна,
натянутая вертикально из бесканечности в бесконечность, а параллельно мне
натянуты струны других цветов (я зелёный). И всё это в тёмной такой пустоте.
Об одной струне я знал, что это Лорд Кашьяпа. Я его спросил тогда: "Что есть
истина?" А он ответил: "Удивительное дело - шея". Я проснулся, чтобы записать
ответ Кашьяпы, и сразу понял, что он сказал хуйню. Злился тогда на него. А
теперь  понимаю - зря злился.
   Говинда повернулся спиной к Медникову и пошёл в чащу. Медников пожал
плечами и крикнул вслед:
   - Ты не выспался!
   - Простите, у Вас не будет зажигалки? - услышал он в-ответ и резко
обернулся. Перед ним стоял красивый высокий юноша и у него в зубах торчала
СУХАЯ сигарета.
   - А у Вас не будет закурить?
   Юноша кивнул, полез во внутренний карман куртки, неожиданно выхватил
оттуда пистолет и навёл на Медникова.
   - Ты знаешь, что желание подобно дереву? - спросил незнакомец,
широко-широко раскрывая свои голубые глаза.
   Медников настолько обалдел от неожиданности, что промычал невнятное и
вдругс перепугуударил незнакомца кулаком в лоб с такойневероятной силой и
скоростью, что сам не сразу понял, что сделал. Хрустнуло, и юноша рухнул в
грязь, а из его носа и ушей потекла кровь.
   - Дё-ня... Дёня! Дё-о-оня!!! - с шёпота на крик перешёл Медников и кинулся
в чащу - искать Говинду.
   Говинда любовался соснами, но услышав про труп и пистолет, кинулся,
спотыкаясь о кирпичи, к месту, где они оставили корзинку. Корзинка, слава
Богу, была на месте, а вот ни трупа, ни пистолета, ни крови - ни-че-го.
   - Его поглотила грязь. - пробормотал Медников.
   - Не выспался - ты. - Парировал Говинда и заметил, что у него опять
остановились часы.
   Грибы пожарили и съели в один присест.

22
ШРИМАД БХАГАВАТАМ. ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ.

   Человека иногда называют смеющимся животным, считая что это
прилагательное дефинирует самую человеческую сущность. Чушь! Смеются и
обезьяны, а Говинда знавал людей, которые за всю жизнь не рассмеялись ни
единого раза. А человека определяет другое. Как-то Говинда спал и ему
cнилось, что он спит рядом с женщиной, которая и действительно спала рядом
с ним в тот  момент. Разница была лишь в том, что ему снилось, что она
лежит к нему лицом, а на самом деле она лежала к нему спиной. Когда он,
проснувшись, открыл глаза, её лицо мгновенно превратилось в затылок, и он
внутренне содрогнулся от этой перемены и подумал, что нормальное существо
от такого потрясения должно бы отскочить от непонятного и оскалиться
защищаясь жёлтыми клыками, а он лежит. Мб, это и определяет человека. Хотя
насчёт собственной человечности Говинда сомневался, НЕ СОВСЕМ ВСё-ТАКИ
П(CapsLock, сука!)онимая это слово, и ещё очень любил рычать, мурлыкать и
выть. И кусаться. И орать. Громко и нечленораздельно. Сейчас он молча и
спокойно лежал на диване и что-то писал. Вошёл Медников. вошёл. Глупый
Медников влюбился в очень красивую еврейскую девушку Юлю. Нигде не
работает, институт бросил и хочет жениться. Мечтает. И жену бросил с
ребёнком. Говинда советовал книжку в сбербанке ты мол заведи и откладывай
по пятьдесят хоть по двадцать э нет говорит я заведу лучше сразу кредитку
голд-виза а деньги? ну как заработаю вот же мечтатель на хлеб заработать не
можешь, а тут нужно долларов сто только чтоб завести где возьмёшь заработаю
КОММИВОЯЖЕРОМ? ХУЙ !!! Многозначное слово. Согласен. Они помолчали. Говинда
отложил рукопись. Всё пишешь? Угу. Слушай, Дёня, вот помнишь про Кришну и
про цветок Радхарани ну помню а что ну не______понял я кто прототип твоей
Радхи а Рада Торнадская помнишь такую конечно но только не в курсе истории
а__________расскажи только дай догадаюсь ведь хобот шмеля это был
фаллический символ ну да а что умную рожу состроил ну что догадался а хуля
тут догадываться тока что не написано хуй ну ладно рассказывай ладно.
Говинда пошарил глазами по сторонам.
   - Дай сигареточку, а то я что-то клеточек не вижу на брюках.
   - Ты же не куришь, - удивился Медников протягивая сигарету.
   - Спасибо. А Рада - это был номер. Мне  однокурсница передала записочку:
детский почерк, бред и адрес. Я прочёл и забыл до поры. А после мы с Виктором
укушались до полного собственного изумления, и я пьяный пошёл по указанному
адресу. Там познакомился... Блин, это мрак: девушка серенькая такая была, о
том, что слова "жопа" и "срать" в некоторых кругах неприличными считаются, не
имела ни малейшего представления, употребляла их легко, причём - в основном
значении. Более-менее развёрнутого предложения произнести не могла -
путалась... Кстати, пару месяцев назад она книгу стихов выпустила. Местами
даже неплохих.
   - У Торнадской книга стихов?
   - А пуркуа б и не па?
   - Просто клёво... Нитгали теперь тоже стихи пишет?
   - Да.
   - А Лигейя? - Ну, да.
   - Блин... - Медников сунул руку в стоящую под столом сумку и швырнул
Говинде тетрадку.
   - Вхат из?
   - Почитай. Это я. Все, кто с тобой хоть немного общается близко, начинает
стихи сочинять.
   - Ну, Не все. Вот Эльхана...
   - И всё. Но она зато рисует. А остальные все. Даже Гольм чего-то
наконцептуализировал.
   - С волками жить - по волчьи. А с Радою был сюр. По городу гуляли, зимой,
в мороз, и увидели над собой чайку в небе. А в Говиндагари, как ты знаешь, ни
моря, ни речки, - степь. Решили, что это знамение и нам надо трахаться. Я
тогда ещё не умел, и она девочкой была. Блин. Взаимно лишали друг друга
девственности в её комнате, днём. Не запиралось. Дверь стиральной машиной
придвинули, разоблачились и стали пытаться соединиться. А машина оказалась на
колёсиках. Едва я наконец сообразил куда вставлять отъехала машина дверь
открылась её сестрёнка мелкая захлдит и говорит я чай вам приготовила а нам
не спрятаться не скрыться
   - Вот так так... Ты прочитал?
   - А прочитай-ка вслух.
   - Легко.
	Тела. Слова. Глаза. В глаза. Ресницы
	Щекочут по чувствительным местам.
	Глинтвейн. Горячий хмель. Дурман корицы.
	Сандал. Марихуаны фимиам.

	Миндаль и мускатель. И запах пота.
	И стоны. Спины. Мускус. Пальцы. Слизь.
	Не созданные богом для полёта
	Мы в бездне страсти ощущаем высь.

   - в окне зима нахохленные птицы сегодня не летать им так как нам от взглядов
любопытных не укрыться ни в страсти хмель ни в тел тяжёлый хлам.
   - Это что, экспромт?
   - Мгу. Добавочка-каденция на твою тему.
   - Я не уловил синтаксического деления. Где там запятые надо поставить? А то
ты так прочитал...
   - А они там нахуй не нужны.
   - А-а. А с Торнадской дальше было?..
   - Что? Была любовь. Мы трахались, как кошки, попутно обучаясь этому
искусству, а я ещё её учил читать, писать, говорить, одеваться, жаргону... И
так далее. Долго так продолжалось, а после - я с ней расстался, сошедшись с
Татьяной. Татьяна была моделью и манекенщицей. И старше меня лет на шесть, но
подобных красавиц я года два не встречал после того, как её бросил. Чудо
природы...
   Вздыхает...
   -... А зря наверное бросил... Правда, она была глупая... Но такая хорошая...
Уххх... А потом среди ночи проснулся и двинул к Торнадской: вдруг вспомнил.
Через весь город к ней шёл пешкодралом, да ещё на ходу всю дорогу на флеёте
свистел.
   - Не выдохся?
   - Чтoт ты! Пришёл, под окном её сел и дудел, пока не проснулась. Но сперва
в её спящем мозгу эти ноты родили виденье. Ей приснился я с флейтой, играющий
где-то вдали, а она обрывки мелодий лишь слышала и думала так: "Боже мой! Ну,
почему такая честь оказана эбонитовой трубочке с дырками? И за что же она
удостоена касания его пальцев и, упиваясь сладостью его губ, поёт
восторженно, как июньская пташка!.."
   - Дёня, постой! Это ты щас сочинил?
   - Ну зачем же? Это она мне сама рассказала. Я только оформил.
   Медников встал. Достал из шкафа банку тушенки.
   - Разогрею. И будет ужин.
   - Говядина?
   - Да. На тебя, кстати, греть?
   - Да, спасибо. Постой-ка...
   Говинда щёлкнул зажигалкой у конца палочки могры. Заблаговоняло. Достал из
шкафа кусочек бумаги, исписанный шариковой ручкой.
   - На. Сможешь прочесть?
   Медников взял листочек и прочитал вслух:
   - Маха прасадам говинде
   Намо брахмани вайшнаве
   Свальпа пуньява тамраджам
   Вишва санайва джаяте
   Шарира абидья джал
   Джодендрия тахекал
   Дживе пхеле вишайа-сагоре
   Тара мадхье джихвати
   Лобхамой судурмати
   Таке джета катхина самсаре

   Кришна барадоййамой
   Корибаре джихва джай
   Сва-прасад-анна  дило бхай
   Сеи аннамритапао
   Радха кришна гуна гао
   Преме дако чайтанья-нитай...

Это что такое? Это ты что-ли сочинил?
   - Ну, вобщем, да. Хотел услышать, как со стороны звучит. Спасибо тебе.
Клёво.
   - Ладно. Будетлянин...
   Медников ушёл на кухню. Заскребло и Загремело. Вернулся. Сел. Лёг. Говинда
продолжил, опять закурив:
   - Я её вытащил через окно и увёл в лес. Было пять часов утра или что-то
около того. А в лесу было жарко. Странно. Я сбросил рубашку, она тоже. Мы
носились по лесу, как дети. Она трясла грудями, я возбуждался...  Потом мы
были голые, как Адам и Ева в раю, мы спрятали одежду, а сами бегали по
склонам, переходили речку по бревну, я трубил в пластмассовый рог... А потом
упали у ручья и стали трахаться. В этот день я впервые узнал на практике, что
такое минет... Ох... А она, кстати, шла на это, как на какую-то большую жертву
ради любви.
   - Понравилось, - каким-то металлическим тоном поинтересовался Медников.
   Говинда обозначил улыбку.
   - Обажаю это занятие.
   - Это ты сейчас обажаешь. А тогда, в первый раз, понравилось?
   У Говинды повеселели глаза.
   - А ты знаешь, Саня, а ведь я не помню...
   Он вдруг весь расплылся в улыбке и сел ровно:
   -... Я помню другое: когда она у меня сосала, мимо проходила бабушка с
внучеком. Внучек спросил: "Бабушка, а что они делают?" А бабушка зажала ему
ладонью глаза, и они сошли с тропинки и углубились в чащу. Потом еще много
грибников проходило мимо, но никто не обращал на нас внимания. Потом мы
искупались в ручье и опять стали трахаться, а с другого берега на нас глазели
пионеры, человек десять, в кустах затаились и глазели. А мы их видели, и
Рада, забавляясь, громко орала слово "хуй"... Мы трахались весь день... А
вечером я вернул её в окно её комнаты. Её домашние даже не заметили её
отсутствия. Е-ё, е-ё, е-ёкалэмэнэ. А после мы очень долго держались друг с
другом, как совершенно незнакомые люди, даже не здоровались, тысячи дней. Я
бросил институт и ушёл в армию. Она в тот же день вышла замуж за Алейхема. В
день моего ухода.
   Медников поёрзал на постели.
   - У тебя не жизнь, а какая-то сумасшедшая мифология. Я даже завидую.
   Говинда пощупал прыщик на выпирающем шейном позвонке, провёл по нему длинным
ногтем мизинца.
   - Мифология, Саша, - это когда сморщенный старый негр, сидя на корточках,
рассказывает о походах героя в Лес Тысячи Духов, или когда ты лежишь на
диване и читаешь книжку "Предания Средневековой Ирландии", а когда всё это
происходит с тобой - это уже не мифология, это грубая и злая реальность.
   - Дёня, ну, ты хоть и не негр и не сидишь на корточках, но - для меня все
твои рассказы - мифология. У тебя безумно интересная жизнь. Ты как бы являешь
мне постепенно тысячи своих ликов...
   - У тебя их не меньше. Найди себе слушателя и попытайся обстоятельно
рассказать ему о себе. Ведь твоя жизнь полна не меньшим количеством историй.
Вспомни хоть свою китаянку... или девочку, которой ты объяснялся в любви,
чтобы украсть у неё колбасу... Главное - рассказать.
   - Ладно... А Торнадскую ты больше не видел?
   - Видел. Когда я первый раз приезжал в отпуск в Гари, я устроил у неё дома
великий сабантуй. Я пригласил туда всех, кого смог вспомнить. Я привёз тогда
кучу денег и чуйской конопли. Я поливал всех литрами водки и заставлял
укуриваться до потери пульса. Никто особо и не сопротивлялся. Рада не
переставая мела какую-то пургу, Алейхем на меня косился, и я решил умотать
оттуда к Юрику. А Рада видимо чувствовала это желание и всё время
околачивалась рядом со мной. Мы с Виктором вышли в дальнюю комнату покурить,
а Рада стояла в коридоре, но не заходила: она не переносит табачного дыма.
Виктора Рада прекрасно видела, а я стоял, прислонившись спиной к той стене, в
которой была дверь, и таким образом находился вне поля её зрения. Виктор и я
беседовали, Рада слушала нас и смотрела на Виктора, а ещё одна девочка из
приглашённых мной в это время уже несла моё пальто к дому Юрика. Виктор
продолжал говорить, глядя в то место, где ранее стоял я, и жестикулировал,
Рада видела его, а я тихонько выпрыгнул в окно и догнал девушку с моим
пальто. Виктор выкурил две сигареты, вышел из курительной и направился к
столу. Рада заглянула в курительную. На её вопрсы Виктор чудесно изобразил
изумление. "Только-что был здесь!" Минут через двадцать он вновь пил со мной,
но - уже у Юрика.
   - Зараза ты.
   - Может быть. Но я не мог спокойно смотреть, как чужая жена увивается за
мной в присутствии мужа... Да и всё равно часа через полтора она тоже
припёрлась к Юрику. Меня утром даже уверяли, что она спала со мной на одной
раскладушке. Я этого не помню. В тот отпуск я её больше и не видел... Хотя
нет - видел: на городском поэтическом состязании в универе. Я сидел с
Рогнедой на полу у батареи, а на сцену вдруг вызвали Раду. Представляясь,
она назвала вместо дня своего рождения день нашего с ней знакомства. Я был
пьяный и даже расплакался от чувств.
   Запахло горелым. Говинда глубоко вдыхал этот запах, а Медников, казалось,
совсем его не замечал.
   - На этом ваше знакомство закончилось?
   - Да. Наше первое знакомство - да.
   - Что значит "первое"? Было второе?
   - Саша, почитай Кортасара. Он пишет гораздо интереснее, чем я рассказываю.
   - Ну, на фиг, Дёня! Половину рассказал - выкладывай всё: кайф состоит в
завершенности деяний.
   - Последователи дзэн считают наоборот.
   - Ну ты же не последователь дзен?
   - Да я вообще - непоследователен...
   - Давай, рассказывай.
   - Мы завтра не проснёмся.
   - Блядь!.. С каких это пор ты о завтрашнем дне думаешь? Проснёмся. Поехали.
Говинда вдохнул ещё немного идущего с кухни дыма и зажёг палочку Night Queen.
   - Что ж... Когда я второй раз приехал в Гари из Шри-Литоберга, я вообще не
помнил о Раде. По крайней мере - не вспоминал. Но она вдруг позвонила мне и
попросила о встрече. Мы встретились на широкой пустой автостраде. Она была в
узких чёрных штанах и в чёрной водолазке. Заговорили. Мы стояли вдвоём
посреди безграничного пустого заасфальтированного пространства. Мы говорили и
я не узнавал её: где та глупая дикая девчонка? Я видел женщину, взрослую и
мудрую. Мягкий голос обволакивал меня, слова были наполнены величайшим
смыслом: она прошла за время моего отсутствия пару ступеней по лестнице
эволюции. Причём, то, для понимания чего мне пришлось прочесть миллион
всякого фикшън(, она как-то прошарила своими мозгами. Терминов она, понятное
дело, не знала, но...
   - Дёнь!
   - А?
   - А эволюция, по-твоему, существует?
   - Безусловно. И тому есть масса доказательств. Я, например, несколько лет
ощущал себя сумеречным волком, а теперь чувствую, что я кот, балдеющий на
солнышке. Учёные-эволюционисты ставят кошачьих выше, чем собак и всяких
волков, а следовательно - я и есть прекрасный пример эволюции. Хотя верить
этим учёным нельзя, ибо они сами, по авторитетному мнению, вовсе не люди, а
лишь ослы да видварахи.
   - А "видварахи" - это мова?
   - Та ни, видварахи - це санскрит: свинья, питающаяся экскрементами.
   - Зуб даю - читал сегодня в электричке своего Прабхупаду!
   - Давай зуб: читал, но не в электричке, а на службе.
   - Кстати, о Кортасаре. Ты читаешь его только дома. Почему?
   - Игра в классики и современники. В одном его романе герой, которого у меня
есть все основания полагать лирическим, сказал такое: "Ну, вот -
пишешь-пишешь, а потом тебя читают в трамвае". Я думаю, его обидело бы, узнай
он, что я читаю его в электричке.
   - Вздор какой!.. Ты сам-то чувствуешь, какую херню щас сказал?
   - Ну, а то... А хуля ты дурацкие вопросы задаёшь? В электричке я Говарда
читаю, стихи пишу и с бабами знакомлюсь. Куда тут на хер ещё Кортасара?
Оба смеются.
   - И что знакомство?
   - Когда? Сегодня?
   - Ёп-пин-флойд... С Радой, второе.
   - А... Было так. Она говорила, я слушал и не понимал - куда девалась та
дикая девчонка? Передо мной была...
   - Дёня! Я хуею с тебя: ты это уже рассказывал слово в слово. Ты что -
составил стори по мотивам событий и шпаришь по тексту?
   - Ёпт, ну я ж тебе не первому эту всю херню рассказываю. Хуля ж мне -
специально для любимого соседа новый текст сочинять? Я пру по накатанному,
автоматом, а мозги в это время отдыхают или над другой задачей работают.
   - Как резидентный тетрис с нортоновской утилитой?
   - Ну, это я не знаю... Короче, я её слушал и не узнавал, а когда
заговорил я, и она сказала, что видит абсолютно другого человека - совсем
не того Дионисия, с которым она когда-то рассталась. А я действительно
изменился, я это знал. "Девушка, простите, - сказал я, - Не посчитайте меня
низким хамом, но я не могу пройти мимо Вас. Как Вас зовут?" Она улыбнулась,
посмотрев в моё лицо, и сказала: "Меня зовут Рада, и Вы можете не
извиняться: я тоже сразу обратила на Вас внимание. Вы сообщите мне своё
имя?" "Мнея зовут Дионисий, - ответил я, - Я профессиональный солдат."
"Как романтично, - улыбнулась она, - А я студентка. И ещё пишу стихи."
"Потрясающее совпадение, - засмеялся я, - Я тоже пишу." Мы взглянули друг на
друга весело, но я вдруг посерьёзнел и сказал: "Рада, я должен Вас
предупредить, - я женат..."
   - Когда это ты был женат? - перебил вдруг Медников, - Что-то ты увлёкся.
Художественный вымысел попёр уже?
   - Саня, очнись, ты что - забыл, что я и по сей день женат?
   - Ой бля... На Татке что ли?
   - Дык.
   - Нашёл, о чём предупреждать!
   - Турок ты, Саня. Это же была игра, спектакль. Мы и так друг о друге всё
прекрасно знали. А моё признание в том, что я женат, предполагало, что она
ответит, что она замужем, что она. кстати, и сделала, добавив, что абсолютно
не есть важно. Я её обнял, и над нами пронеслось десятка два чаек - целый
табун.
   - И эта манифестация мирового Духа означала, что Вам надо трахаться?
   - Ты умнеешь не по дням, а по часам. Уже научился толковать знамения. Мб,
истолкуешь заодно, что может означать следующее: благовоние давно сгорело,
горящих сигарет я тоже не наблюдаю, однако дым, и надо сказать - весьма
странно пахнущий, продолжает прибывать?
   Медников неопределённо двинул головой на сантиметр вправо-влево и внезапно,
как подброшенный, рванул на кухню, не заметив, что прошёл сквозь две стены.
   ГРОМОГЛАСИЕ МЕЖДОМЕТИЙ
   ПРЕДКИ ЧЛЕНОРАЗДЕЛЬНОЙ РЕЧИ
   ЧТО ОН КРИЧИТ
   БОГОХУЛЬСТВО ЛИ ЭТО
   А РУКИ
   А ЖЕСТ
   Говинда тоже вышел на кухню. В руке у Медникова была сковородка, и что-то
угольно-чёрное ещё дымилось в ней. Горю Медникова не было предела (какая
дебильная фраза, если вдуматься).
   - Мы сегодня не ужинаем, - констатировал он и, неожиданно улыбнувшись,
добавил, - Жертва всесожжения, мясо священной коровы.
   Говинда опёрся о дверной косяк и закурил. Он ощущал себя сытым.
   - Прозреваешь суть вещей. Открой форточку.
   В помещение вскочил пронзительный ветерок и бесстрашно схватился с едким
дымом. Говинда кивком благословил обоих и, зевнув, пошёл в комнату.
   - Дёнь, - окликнул его Медников, - А каков был конец истории?
   - Конца истории ещё не было. Хотя, - в чём-то ты прав: в предпоследние
времена живём.
   Говинда перекрестился.
   - Если кто дюже часто истово крестится - тому маханию бесы радуются, -
строго сказал Медников, - Не прикидывайся, доскажи про Раду.
   Говинда скинул трусы и залез под одеяло.
   - Саша, а тебе не кажется, что слушать с жадностью о событиях чужой жизни -
это суррогат, онанизм, что ли?.. Живи сам.
   - Ой, на фиг! А то я не живу? И потом - покажи мне человека, который не
дрочит. Хватит мудрить. Рассказывай.
   - Ладно, извини. А что рассказывать? Месяц мы говорили друг другу красивые
и приятные слова, ходили всюду, держась за руки, и трахались ночи напролёт. А
ещё она обратила внимание на то, что я научился ходить в-обнимку, чего раньше
не умел, чувствовал, что это как-то нефкайф, чужое тело мешало. Я, к слову
сказать, предполагаю, что это новое умение явилось следствием приобретённого
в учебке умения ходить в парадной батарейной коробке. Армия действительно
кой-чему учит.
   - А что Алейхем?
   - А что - "Алейхем"? Алейхем был изгнан. А в день моего отъезда они подали
на развод.
   - Блин! И он ещё отрицает мифологичность своих сказаний! Даже цикличность
присутствует!
   - Цикличность вообще характерна для этой вселенной.
   - Но не в такой степени!
   - Базару нет, в гораздо большей: мы, например, каждое утро просыпаемся и
каждый вечер спокойной ночи.
   - Спокойной ночи. Обрати внимание - часы работают как часы.
   - Это не страшно: у них есть целая ночь, чтобы сломаться.
   СОН.

24
СНЫ КРИШНЫ. ПЕСНЬ ПЯТАЯ

   В канун выборов Говинда плохо спал. Когда он проснулся: его память
держала страшную картину: Красная площадь нестерпимо красного цвета,
красное небо, по Красной площади идут, направляясь к Спасской башне, люди
в красных костюмах, они повернулись к Говинде, открыли клыкастые рты, и их
длинные красные языки, извиваясь, тянутся к его
лицу.
   А-а!
   Ух...
   Лёг на живот.
   В городе объявлено военное положение. По этому поводу гражданам
запрещено выключать на ночь свет в квартирах, чтобы военным патрулям,
обходящим улицы, было светлее. А поскольку днём граждане обязаны плодотворно
трудиться, ночью они должны спать, и, чтобы им не мешал свет, спать
гражданам предписывается лёжа лицом в подушку. Двери должно оставлять
открытыми - на случай, если представителям властей потребуется войти. А
чтобы граждане не вскакивали при каждом скрипе, ноги во время сна
предписывается держать скрещенными в позе "Лотос", а руки - заведёнными
за спину. Граждане, не выполняющие предписаний, наказываются сильным
разрядом электрического тока из специального разрядника, укреплённого
рядом с видеокамерой у потолка...........а-а!
   Ухх!...
   Говинда переполз через Зайцеву и потопал в ванную комнату. На секунду
останоовился у карты Государства Израиль на входной двери. "Блин! И это
- страна!.." С наслаждением поливал себя тёплой водой. В их с Медниковым
берлоге вода качалась из колодца, ледяная. А ванны не было вовсе. Сны
порядком достали. Выдалось подряд четыре выходных. Почти каникулы. Зайцева
притащила в эту квартиру. Квартира не её. Она, похоже, вообще замужем,
поэтому и не водит домой. На тумбочках салфеточки, расшитые еврейскими
буквами. Какая-нибудь подружка уехала к родственникам в Израиль, а ей
оставила ключ (вернее - ключи: шесть замков).
   - Со-олнышко встало! Дионисий Акмеевич, я тебя сюда спать привела?
   В дверях ванной - костлявое женское тело с глупой ухмылкой и почти
слепыми глазами (но ноги однако божественны - ахуительные ноги).
   - Ира, малышка, сделай глинтвейн, я озяб.
   - Повинуюсь, Великое Солнце!.. Озяб он... Ты знаешь, сколько проспал?..
   Пауза. Ответа нет. Какая разница. Хотя, конечно, комфорт нужно
отрабатывать.
   - Нет.
   - Пятнадцать часов!
   - По часам с флагом Иордании вместо циферблата?
   - Да. И не улыбайся. Они ходят точно. Очень точно.
   - Это значит, что я пятнадцать часов ничего не ел? Куда же смотрит моя
престарелая опекунша?
   - Скотина!
   - Спасибо. Но ты уже два (два!) месяца (месяца!..) отказываешься
сообщить мне, сколько тебе лет; это даёт мне право предположить, что тебе
девяносто, и ты, мупроченно, неплохо сохранилась, красотка.
   Насупилась. Вышла.
   - И шпроты открой! - вдогонку. Ах, да! - И не смей одеваться!
   Повязав полотенце на голову, топ на кухню. Пахнет корицей.
   - Ты собираешься пить глинтвейн со шпротами?
   - Why? Я собираюсь есть шпроты с хлебом, а глинтвейн пить с тобой. И
вообще! Чиво ты дуешься? Когда я проснулся, ты спала. Или мне показалось?
   - I slept, магарадж! Но когда ты вырубился, я полчаса пыталась привести
тебя в чувство, а после успела посмотреть три фильма, помыться и поужинать.
И ещё полчаса тебя будила. И к урокам готовилась. А ты спал. А сама я
заснула недавно. И вообще! Ты сюда есть пришёл?
   Прожёвывая:
   - В том числе... Иришка! Я ж тебя часов десять трахал, прежде, чем
вырубиться. Мало тебе?
   - Конечно мало! И не десять...
   - А ты глупо поступила. Надо было ложиться спать вместе со мной. Ты
часов за шесть-восемь бы выспалась и разбудила меня. И не фыркай.
   - А тебя если не разбудить, ты будешь спать вечно?
   - Ну, кальпу-другую... Солнце моё, когда я был маленький, я боялся
спать, потому что ко мне приходил крокодил. А когда мне исполнилось
четырнадцать лет, я его убил и с тех пор невероятно полюбил мир сновидений.
Я сплю всегда, когда мне представляется такая возможность, ибо - там хорошо.
Там лучше, чем здесь. Там волшебно. Меня мама будила подолгу, я не
просыпался, но она добивалась своего, она совала мне под нос пузырёк с
нашатырём, я просыпался в шоке шёл на уроки потом на лекции спал там шёл
домой и с расином в руках засыпал у меня там есть Дом он Четвёртый в нём
лифт о котором нельзя рассказать ибо возит как хочет и на ходу можно выйти
войти улететь я там царь или в джунглях скитаюсь и зверь убегающий от
динозавра и кришна и шива с руками и там иисус меня благословил лично.
Там хорошо. А здесь. Грязно. Дрянь. Служба. Ты.
   - Я?!!
   - Иди ко мне, моя кисанька! Тебе же плевать, что я о тебе говорю...
Сейчас мы зажгём благовония, попьём горяченького, включим видик и будем
трахаться, глядя в экран. У тебя сегодня прекрасные очки в чудесной оправе...
   - Пока ты спал, я уже всё пересмотрела, кроме Пазолини.
   - Сало? Я этого смотреть не буду. Это гадость. Давай посмотрим
"Аморальные истории" Боровчека.
   - Я их не хочу.
   - Ну что ж, тогда посмотрим Naked Lunch, а о приливах и отливах я тебе
расскажу сам.
   - Эгоист.
   - Ах, как ты правильно сказала! У нас в чертёжке есть тост - "За
эгоистов!" Этот тост пьётся следующим образом: все друг от друга
отворачиваются и пьют, не чокаясь.
   - Очень глупо.
   - А что в этом мире не глупо?
   - Ты богохульствуешь?
   - А разве наши с тобой отношения - не богохульство? А то, что ты,
преподавательница православного лицея, замужняя женщина, проводишь week-
endы с сержантом-наёмником в пьянстве и блуде в квартире подружки-еврейки?
   - Остынь. А откуда?.. Хотя... Нетрудно.
   - Конечно. Становись на колени и ублажай меня, пери!
   - Повинуюсь, сержант.
   - Дилинь-др-дилинь-др!
   - Алло! Дёнь, - удивлённо, - Тебя...
   - Да!
   - Товарищ сержант! Это помощник дежурного по батальону. Вы просили
разбудить Вас в шестнадцать...
   - Спасибо... Ну, грешница... включай телевизор.
   - А что случилось?
   - Ровным счётом ничего. Просто я сам боялся забыть и оставил телефон и
время в дежурке... Короче! - мы будем трахаться под классику кино:
"Укрощение строптивой" с Лиз Тейлор в главной роли.
   - Ты наглый.
   - Становись лицом к телевизору. Вот так. А что за толстенная рукопись на
секретере?
   - Это Танькин диплом.
   - А о чём?
   - Близнечные культы. Где твоё кино?
   - Не расползайся. Стой твёрдо. Видишь, реклама?.. А конкретнее?
   - Аполлон и Диана... Кстати, Солнышко, ты вот называл себя волком...
   - Я тебя съем...
   - Я не о том. Ты вот пытался сравнить свой образ жизни... А Аполлон
ведь - одна из ипостасей - волк, а ещё одна - мышь.
   - Ну и что?
   - Нет, просто думаю, если мышь - это божество, то она, верно, неспроста
сковырнула золотое яичко... Что, интересно, могло оттуда вылупиться?
   - Иришка, это же (ноги чуть сдвинь) хрестоматия для младших классов:
конечно же Праджапати, расчёсывающий волосы рыбной костью...
   - А может быть - Солнышко?
   - Ab ovo... От яйца... И до пизды. Ну его на хер, это кино...
Переползаем на диван. Только не расцепляясь... Ой!
   - Что?..
   - Приподними голову... Тебе видно? Ну обопрись о подоконник... Вот.
Смотри.
   - Собор?
   - Да.
   смольный собор, туман, и эта речушка - Охта, что ли... Красотища...
   - Дёнь!..
   - А?
   - Не засни во мне.
   - Не бойся. Это не опасно. Помнишь:
   Глядящий в облако обедает один
   расчёсывая бровь скелетом рыбным
   И жимолость в прыжке возносится утробном
   опилки света отряхнув... фух... со стен
   Речь сублимируется в стон
   - Оо, О-о! Как ты при этом можешь ещё и говорить?
   - С трудом. У меня с дыхалкой с детства проблемы.
   А речь поддав по речке поплыла
   аки Офелия истраченная принцем...
   - А где флаг Иордании?
   - Я его выбросил... Давай рот...

   В следующем сновидении был плакат


   Яйца с тупого (острого) конца - Бить!

                        В. И. Ульянов (Ленин)


и к нему приписка от руки:
   Не старей и не изменяйся - и всё будет принадлежать тебе.
   И ещё, мелом, печатными буквами:
   А ТАМ ДРОВА...


25
ПИСЬМА С ФРОНТА. ПЕСНЬ ШЕСТАЯ.
   Грета, мне надоело писать письма: письмо - хуйня.

26
//

   - Не помню, кто сказал, - Об рассеянно разминал сигарету, - Но
сказано хорошо: английские дон-кихоты отличаются от испанских тем,
что, нападая на ветряные мельницы, серьёзно рассчитывают получить
в качестве трофея муку.
   - А как это высказывание связано с Книгой Гербов?
   Говинда ходил по комнате, теребя синий кулон на шее. Че полусидел-
полулежал на кушетке, уперев голову в стену затылком так, что она
располагалась перпендикулярно корпусу, и разглядывал свой живот.
   - Цепочка простая. В гербе Великобритании
единорог сидит на цепи. Единорог - это Шотландия. О
единороге говорят, что только девственницы имеют
над ним власть. Шотландию покорила королева,
вошедшая в историю как Королева-Девственница.
Причём, покорила весьма хитро - она сделала
шотландского короля своим наследником. Отсюда и
мысли о мельницах. Реньке что ли позвонить?
   - Зачем?
   - Да она вроде тоже хотела прийти. Мысль о
девственницах. Пойду позвоню. А заодно позавтракаю.
   Об ушёл. Говинда остановился.
   - Че, кофе наболтаешь?
   - Ага. Я тоже кофе хочу, а пошли на кухню.
   Об ест яишницу с котлетами. Че поставил воду.
Говинда полез в сумку.
   - Вот. У Волченко книжицу взял...
   - Гром?
   - Гром... Вот, слушайте:
   Я стыд и дерзость.
   Я бесстыдная,
   Я скромная.
   Я твёрдость и
   Я боязливость.
   Я война и мир.
   Почитайте Меня!
   Я презираемое и великое.
   - Интересно, дядька Толстой это читал?
   - Ну, а почему бы ересиарху не читать
апокрифа?.. Тут вот очередной импотент, т. е.
интеллигент, осуждал на страницах "Книжного
обозрения" отлучение Толстого. А ведь по сути-то
тот сам себя отлучил. Церковь только зафиксировала.
   - Бл, столько лет прошло, а всё никак не
успокоятся... Глупо. Они что же - хотели бы его
канонизировать?
   Ди-линь! Ди-линь! Об приподнялся с табуретки:
   - Двара-матаджи пришла.
   - Кто?
   - Ренька.
   - А двара - это?..
   - Дверь.
   - Откройте дверь - она пришла.
   (Последнюю фразу сказал Че).
   - Ты в курсе, почему её - Дверь?
   - Что-то DOORS? LSD, Христос, медиум? Нет?
   - Че как-то пошёл её проводить до подъезда, а
Лысый, заметив, посоветовал с нею не связываться,
ибо она тупая, как дверь. Так и прилипло.
   Тем временем Че открыл. Вошла Двара. Красивая.
Высокая. Глуповато улыбающаяся.
   - Привет.
   Покивали, поздоровались. Присаживайся. Спасибо.
Кофе. Нет. Почему. Я же йох. А-ну-да. Ничего.
   Ренька радостная. Набирает воздуха в лёгкие,
моргая: сейчас что-то скажет...
   - А вы знаете, какой сегодня день?
   - Нет.
   - Михаил-Архангел. А Михаил-Архангел - это
Хануман. А у меня Хануману серьги посвящены.
   Джентльмены кривят рожи. Говинда:
   - Ренна!..
   - Что?! Сейчас опять скажете какую-нибудь
гадость?!
   - Ренна, гадость сказала только-что ты: Михаил-
Архангел - это Михаил-Архангел, а Хануман - это
Хануман. И не мешай ангела с обезьяной. Пожалуйста.
   - Ты, тёмный, непросвящённый человек, ты,
грешник, одержимый бхутами, смеешь так рассуждать?
   Об, улыбаясь принялся что-то рисовать, Че
заскучал. Говинда отвечал:
   - О темноте и непросвещённости я Вам возвращаю,
сударыня; о грешнике - согласен; бхутами я не
одержим, а рассуждаю так, ибо от Ваших синкретичных
интегралистских винегретов меня тошнит. Поверьте
мне на слово - Хануман, конечно, лапушка, но -
отнюдь не ангел. Обезьяна он и в Африке обезьяна. А
ты вот - не йог. А страшная бабень, на фотки
которой ты молишься, - не Бог. Напротив -
присваивая полномочия Христа, она становится
Антихристом...
   - Не-э смей!!!
   (Она почти визжит)
   - Не смей так говорить об этой святой женщине!
   - Об этой сатанессе?
   Об всплеснул руками:
   - Хорошее слово какое!
   Че тоже одобрительно кивнул. Об показал
листок...
   - Я тут нарисовал...
   ... на котором была нарисована обезьяна с
нимбом, крыльями, в тоге и с огненным мечом. Все
заулыбались, даже Двара...
   - ... Согласись - несуразно...
   Двара махнула рукой, отошла.
   - Вы ничего не понимаете... Существуют
воплощения... Михаил прежде, чем стать Михаилом,
был Хануманом, а Христос - Ганешей...
   - Уп-п!!!.. - Об и Говинда разом поперхнулись
ледяной водой, которой запивали кофе.
   - Что? - громко отреагировала Двара.
   Че, утомлённый разговорами, ушёл во внешнее
пространство. Говинда:
   - Ренна, не богохульствуй!
   Ренна почти плачет:
   - Богохульствуете вы, потому что, не зная
истины, смеете говорить о божествах... Я же
чувствую, как от вас негативность прёт. Я же
чувствую тепло...
   Об придал лицу учительствующее выражение:
   - Тепло - от живых тел, холод - от могилы,
плакать вмоём доме нельзя: здесь - дом радости.
   - Шри Матаджи - это все божества! Она самая
благая! Она даёт свет и радость!
   Вдруг заплакала, сквозь слёзы:
   - Что смотрите так?! Ваша негативность не
даёт вам признать очевидных истин.
   Говинда снова встал и заходил. Заметил
телевизор.
   - Об, включи Президента.
   - Да, пусть лучше говорит. Так я хоть вижу,
что он говорит, а выключенный - он будет иметь
возможность слушать нас оттуда, а мы не будем
видеть его реакции... Ренна, а как быть с
теогонией, с родственными отношениями? Ганеша -
сын Ягве? Или Шива - отец Иисуса? Шива оторвал
Ему голову?
   Ренна открыла сразу рот и глаза, задыхаясь
от того, что услышала. Об добавил:
   - Ну, ведь по твоему именно так и получается.
   Двара пробила комок:
   - Шива никому не отрывал голов. Шива - бог
любви...
   Говинда застонал.
   - А Кама Бестелесый?
   - Кама - бог похоти.
   Говинда крутанулся на каблуках:
   - Может быть, Шива не курит ганджу, не пьёт
всякую дрянь, не жонглирует оторванными головами,
не пляшет, радуясь, на поле битвы?
   На лице Ренки испуг:
   - Не-ет...
   - И на Брахму он с топором не кидался?
   - Не-ет...
   - И символ его - не хуй от земли до неба?
   - Господи, где ты набрался этих ужасов?
   Говинда сел.
   - Так, один приятель рассказал.
   - Он сумасшедший?
   - Не знаю. Мне очень трудно понять его образ
мыслей: у него вода в голове, он агностик и панк.
Да ещё и рыжий, что, кстати, особенно не
понравилось бы Климову.
   - Не знаю я, кто такой Климов.
   - А я зато знаю, кто такой Ганеша; и - поверь
мне, золотце, - он не Бог, он мелкий пыльно-
пепельный божок. И Христом он никогда не был. Он в
Него даже не верит.
   - Ты говоришь о Боге, как о знакомом.
   - Я никогда в жизни не осмелился бы так
говорить. Но Ганеша - не Бог, это я тебе зуб даю. И
Шива не Бог. Он так - разрушитель. Этим, кстати, и
обусловлено его аморальное поведение. Ты слышала,
как он Сканду зачал?
   - И слышать не хочу! Опять соврёшь что-нибудь.
Да, Шива - разрушитель, но разрушитель чего? Он
разрушитель человеческих грехов.
   Об сделал лицо. Говинда тоже. Он сказал как-то
лениво:
   - Господи... Какая чушь...
   И улыбнулся вдруг, посмотрев на хорошенькое
личико Ренки и не имея более сил с ней спорить. Но
Дваре его улыбка не понравилась.
   - Что ты улыбаешься? Об, ты посмотри, как он на
меня смотрит! Как из него эго прёт...  О, Господи,
как бы я хотела, чтобы твоё эго было забито,
подавлено...
   Обу вдруг показалось, что Че ушёл ещё раз. Или
даже два. А Говинда сдвинул брови и навострил уши:
   - Ну-ка, ну-ка... Чем, ты хочешь, чтобы было
подавлено моё эго? Идом? Или супер-эгом?
   Лицо Ренны выразило опасливое недоумение:
   - Каким ещё идом? Эго может быть подавлено
только супер-эго... А что такое ид?
   - Ид - это ''оно'', животное, подсознательное.
Ну, или если тебе угодно - лам.
   - А что такое лам?
   - Лам, вам, ям, рам, хам, ом, - протараторил
Говинда, тыкая себя пальцем в точки, расположенные
на вертикальной оси тела, снизу вверх, - Хотя такой
параллелизм врядли допустим.
   Об почти услышал тяжёлый скрип мыслительных
колёс в Ренкиной голове. Наконец, она что-то
сообразила:
   - Это озвучка чакр что ли?
   - Да, я позволил себе провести такую параллель,
хотя дядюшка Фрейд, я думаю, сожрал бы меня за это
с говном. И, кстати, что, по-твоему, такое - супер-
эго. Зуб даю, что какая нибудь херня мистическая...
   - Фу! Ну тебя! Этот ракшас Фрейд тебя уже сожрал
с потрохами. Не бывает никакого ида. Бывает эго и
супер-эго, левый канал и правый...
   - И Беломорский...
   Об широко улыбался: его эта беседа весьма и
весьма забавляла. Он уже полтора года не выходил из
дома и не читал газет. Весь его мир заключался
между входной дверью и телевизором, в который он
изредка заглядывал: что ещё удумали власть имущие?
Но - что бы ни удумали последние - его это
практически не касалось: его диван не входил в
сферу интересов Государственной Думы. Жизнь его
была полна не событий, но - Деяний; события Об
считал недостойной мелочью и парашютизмом
(=ощущению гоголевского ''чапыжника'' - Авт.): Об
основывал рыцарские ордена и заключал конкордаты,
возрождал праматерики и уничтожал целые народы,
расстреливал президентов и укорял Че за суетность и
пьянство. Об почитал Брахму, во многом соглашался с
Бокононом, листал Екклезиаста и Хайама и терпеливо
выслушивал, как Говинда пересказывает ему Конана-
варвара. На стене его комнаты висела инсталляция,
включающая в себя символы всех известных ему
религий (до чучхе и вуду) и вырезку из
иеговистского журнала. Вырезка вопрошала: ''Угодно
ли Богу использование чёток при молитве?''
Вопросительный знак был заклеен портретом
киммерийца Конана. События, вернее - сведения о
событиях, в это пространство приносил Че. Его
рассказы редко возбуждали интерес Оба: он не видел
смысла в некачественных рок-концертах и охмурении
плебеек, но если уж его что-то задевало, то было
чистое переживание, исключительно духовное движение.
Не тронутое грязью непосредственного действия.
Говинда, зная особенности Оба, старался приносить
ему уже олитературенные рассказы о своих
приключениях, от которых уже не несло реализмом и
живыми людьми. Но сейчас Об мог наблюдать настоящую
трагедию своими глазами. Дело в том, что Ренна по
уши влюблена в Говинду и пылает страстным желанием,
но её религия (тоталитарная секта для простачков
''Сахаджа-Йога'', которую Об и религией бы называть
не стал) категорически запрещает ей добрачные
половые связи. Ренна, пытаясь сублимировать
влечение, неустанно тараторит, мечется от
магнитофона к Книге Гербов, спорит и возмущаетя.
Говинда восхищается её телом, но всё остальное в
ней (как то: убеждённость в своей правоте в
сочетании с абсолютным невежеством, масса глупейших
суеверий, почитание дамы-гуру за Бога, а особенно -
манеры) его шокирует. Дикие по своей глупости
безапелляционные ренкины высказывания едва не
сшибали Говинду с ног, ему хотелось плюнуть на всё
и уничтожить весь этот сумасшедший мир,
производящий таких дур, но моментами ему было жалко
замороченную девочку и он пытался её образумить.
Сделать это было весьма сложно, ибо слов она не
понимала, книги читать отказывалась, а единственное
известное ему безотказное средство Говинда
применить опасался. Не то чтобы религия Ренки столь
мешала ему ему её выебать, - простые поцелуи
приводили её в такое расслабленно-потерянное
состояние, что с ней без труда можно было делать
что угодно, - Говинда боялся, что придя в себя эта
дура наложит на себя руки. Да и второй возможный
вариант развития событий его не устраивал: он думал,
что если Ренне хуй придётся по-душе, то после его
отъезда она может скатиться (с её-то страстностью)
в дикую нимфоманию, начать ебстись с кем попало и
как попало, чем нибудь заразиться и т. д. И умереть.
   - Бывает, бывает... - передразнил Об, - Никто не
знает, что бывает.
   - Я знаю, сказала Ренка, - Шри Матаджи дала мне
знание.
   - Как переводится слово Heffalump? - Спросил Об.
   - А я не знаю. Я знаю только то, что нужно знать.
   - А кто определяет, что нужно знать, а что нет?
   - Шри Матаджи.
   - И ты ей веришь?
   - Да.
   - Безоговорочно?
   - Конечно.
   - Не подвергая ничего сомнениям?
   - Ну, естественно! Я же не могу...
   - Ну и ёбнутая! - перебил Говинда.
   Двара так и замерла, сложив губы в ''у''.
Говинда повернулся к Обу:
   - Ты, говорят. Работаешь над ''Подлинной
историей человечества''? - (Об кивнул) - И как
успехи?
   - Потихонечку. Расшифровал новый древнехэйский
текст: о том как наши месили атлантов. Так вот,
царя атлантов звали Велетрас, что очень здорово
перекликается с Велесом, Вритрой и Веретрагной, а
нашего главного звали Ендрана. И когда он удолбал
Велетраса...
   - Ендрана Восхйа, - вклинился, улыбаясь, Говинда.
Об гоготнул и продолжил:
   -...когда он удолбал Велетраса, к того сработал
диск какъра (это типа водородной бомбы), и Атлантида
велела миру столба. А из Арианы ушёл Великий Лёд. Я
думаю, что имелся в виду Гольфстрим, который после
этого банга изменил течение и растопил ледник.
Ловишь аналогию?
   - Не совсем...
   - Индра замочил Вритру и освободил воды, которые
тот запирал...
   Внезапно ожила Двара:
   - А я знаю! Индра - это дождик. У меня есть
картинка, там Индра на  слонике такой красавчик!..
   Об сверкнул глазами:
   - Молчи, стри! Брамины говорят!
   У Двары снова навернулись слёзы на глаза и
перекосило рот. Она каким-то дёрганым нырком
метнулась в угол и стала говорить сама с собой. Но
очень громко и выпучив глаза. Об и Говинда, не
замечать стараясь, наклонились над хэйским текстом
и заспорили о знаках драконьего письма хэянагард.
Негромко. Ренна замолкала, когда они смолкали, и
начинала громко бормотать, лишь стоило им рты
раскрыть. Говинда прислушался, а Двару аж трясло:
   - Конечно! Никто! Не хочет слышать истины! Все
со своими бхутами в обнимочку сидят и грязью
покрываются! Но мне-то что? Я йоgини! Я с Боgом!
Никто меня не любит! Только врут! Как я ещё жива?!
О Господи! За что мне это испытанье? За что?! Аы!
Аы! Аы! Аы!
   Пик громкости прошёл, и Ренна продолжала
бормотать чуть слышно (и теперь - действительно -
с собой). Об улыбнулся:
   - Взбаломошный народ эти йоги.
   Говинда кивнул и предложил:
   - Может, добить её?
   Об собрался было поддержать шутку, но вдруг
заметил, что Говинда не шутит, и высказал
предположение:
   - А может гуманнее было бы выебать?
   Говинда отрицательно покачал головой:
   - Я об этом думал. Третьего дня я раскрутил
её на минет...
   - Как???
   - Я ей сначала вылизал пизду.
   - И она позволила?
   - Да. Ещё она призналась, что каждый день
отчаянно мастурбирует перед медитацией. Но трахнуть
себя не разрешила. Да ты сейчас посмотри на эту
истерику от желания - она же нас не видит и не
слышит - у неё сейчас во всё поле зрения огромный
хуй или какой-нибудь его заместитель - типа Ганеши.
   - Дык трахнул бы её! Она ж погибнет.
   - Она сказала, что будет хранить свою плеву до
тех пор, пока не выйдет замуж за "йоgа", которого
ей пошлёт её Шриматерь.
   - Блин!..
   - То-то и оно... Чтобы у них были "святые дети".
   - Бедные дети!.. А если не с йогом?.. Руки на
себя наложит?
   - Угу. Так что эти вещи в данном случае
равносильны. О! Кажется, в себя приходит... Рена!
   Говинда подошёл к ней, наклонился и чмокнул в
лоб. Она заморгала. Во взгляде появилась
осмысленность. Уставилась на Говинду:
   - Поцелуй меня. Пожалуйста...
   - Ну уж нет... После таких припадков...
   - Ну, пожа-алуйста!.. А я больше при тебе вообще
говорить не буду...
   - Возможно... - Говинда рассеянно заскользил
взглядом по комнате. Взгляд остановился на висящем
на ковре топоре. Об проследил вектор взгляда и
кивнул. Говинда сел рядом с Дварой и приобнял её за
талию:
   - Ренна, а с тобой на улице такие бзыки бывают?
   - Какие бзыки?
   - Ну, вот - как сейчас. Мне просто интересно,
как ты до сих пор под машину не попала? Или просто
лбом об стену не убилась?
   В Ренкином лице вновь начали проявляться
моментики гнева:
   - Я не-мо-гу попасть под машину! Я же йох! Меня
Шри Матаджи от всего охраняет! Со мной не может
случиться ни-че-...
   Слог "го" был произнесён уже внутрь Говинды, так
как он в этот момент впился в рот Двары поцелуем.
Глаза у той сразу же закатились, а бёдра сжались и
заёрзали. Говинда протянул правую руку с раскрытой
ладонью вправо и назад.
   Об что-то вложил в неё. Далее (одновременно):
   1) ноги Говинды толкнули его тело вверх,
   1) левая роука Говинды удержала Ренну,
   1) правая рука Говинды, рванувшись по окружности,
опустила топор на Ренкин череп, раскроив его пополам,
   1) в комнату вошёл Че со словами: "Вот я!"
   Потом Об и Говинда блевали по углам, а Че купил
водки.
   А когда достаточно ужрались водкой, вспомнили
рассказ Сорокина и пожарили печень.
   Через неделю Говинда уехал в Шри. А у гарийского
отделения "Сахаджа-Йоги" были большие неприятности:
Двару искали там.
   Об по-прежнему не выходил из дома.

27

   Андрэ неспроста вызвался проводить Говинду: они
останавливались у каждой пивной, у каждой сетки, у
каждого ларька. Чуть более, чем за час, они
перепробовали уже больше десятка сортов и в
очередной раз остановили свой выбор на "четвёрке"
(Портер, конечно, лучше, но его надо пить
подогретым, дома, с жареным мясом; "Монарх" тоже,
конечно, лучше, но после него можно вообще никуда
не прийти, а "четвёрка" - самое то).
   - Проедусь с тобой три остановки, а потом - на
трамвае, - говорил Дали, расплачиваясь за очередные
два пива.
   - И охота тебе, - Говинда допил предыдущую бутылку,
- семь вёрст кругаля давать?
   Дали открыл бутылки друг об друга и подал одну
Говинде:
   - Просто хотелось попить пива по дороге,
поговорить... О!
   Мимо них прошёл негр. Дали проводил его взглядом.
   - Откуда они взялись и почему они чёрные?
   - Кто? - не понял Говинда
   - Негры.
   - Хъмъ... А они, наверное, точно так же о белых
думают.
   - Кто? - не понял Дали.
   - Негры.
   Дали решительно отпил и не менее решительно
произнёс:
   - Каждый негр в душе мечтает стать белым, но нет
ни одного белого, желающего стать негром.
   - Я в этом не уверен.
   - В чём?
   - В этом.
   - А ты вот хотел бы стать негром?
   - Я?! Никогда! Негритянкой - пожалуйста.
   - Педик.
   - Сам ты!..
   - Ну, не обижайся! Пускай будешь трансвестист.
   - Трансрасист.
   - Транспортёр.
   - Транссудат.
   - О, эт точно. Вон электричка пришла.
   Усевшись во второй от конца вагон, у окошка, Дали
и Говинда отпили ещё по глотку и, почувствовав, как
печка подогревает снизу, блаженно заулыбались. Из
тамбура вошли две девушки в mini, Говинда ощупал их
взором и крякнул.
   - Кобель Вы, товарищ младший сержант, - вежливо
заметил Дали.
   - Скорее - кот. Не люблю я собак, - возразил Говинда,
продолжая пялиться на девиц.
   - Блин, - совершенно умиротворённым голосом начал
лениво возмущаться Дали, - меня возмущает суть твоего
поведения, а ты уточняешь наименования!
   - Что тебе не нравится? - Говинда широко раскрыл
глаза и уставился на Дали.
   - То, как ты относишься к своим бабам...
   - К женщинам, - поправил Говинда.
   - ...к женщинам, - согласился Дали, - И к себе.
   - Я тебя не понимаю, - покачал головой Говинда и
добавил, - Курить.
   Дали кивнул, они вышли в тамбур, закурили, и Дали
продолжил:
   - Дёнечка... я о чём говорю-то... А! Сколько у тебя
их всего, ба... фу, блин, женщин-то? А?
   - Андре, солнце моё, честное слово, - ни одной.
   - Ну, не гони! Я ща навскидку нескольких назову.
   - Ннзови.
   - Нитгали, Иришка...
   - Стоп! - перебил Говинда, - Эти не в счёт.
   - П-пуркуа? - булькнул Дали последним глотком из
своей бутылки.
   - На! - протянул ему свою Говинда, - А вот путкуа.
   - Чего-о?
   - Ну, это... Because.
   - Чего "бекоз"-то? Почему?
   - Да покачану! Нитгали не моя - она мне платит, а...
   - Да ты ещё и скотина, альфонс и...
   - А, - настойчиво продолжал Говинда, - Иришка вообще
не в счёт: у неё муж есть.
   - Но ты же их трахаешь?
   - Мужа - нет.
   - Гык... Это понятно ("Звёзды на косах, - поёт
Фёдоров или Гаркуша, - Я уже всё забыл. Ты уже всё
сказал... А глаза мои как листья... Сплетённые трубы...
Белым шёлком закружила мгла, белым волком.......
О-о..."), но Нитгали и Ирку ты...
   - Нитгали - уже нет: будучи в расстроенных чувствах,
я наговорил ей пурги, и она уже третью неделю от меня
отдыхает - похоже, что я уволен.
   - Ну, и дурак! Она, по-моему, из твоих тёток самая
приличная... Хм, так ты поэтому теперь пиво без
шоколада пьёшь?
   - Н-ну - доход упал.
   - А ты не боишься, что у тебя к тридцати годам не
только доход упадёт?
   - Нет.
   - А я бы на твоём месте боялся. А Ирку?
   - Слушай, Андрэ, с Иркой у нас секс - это часть
культурного общения. Она лингвист, мифолог, она водит
меня в общество, показывает мне интересные фильмы и
развлекает разговорами о Древнем Египте и раннем
христианстве... Я с её помощью поддерживаю свой
культурный уровень. Согласись, что среди наших офицеров
недолго и одичать.
   - Но ты же её трахаешь?
   - Ну, не без того...
   - Так. Это "раз". Считаем дальше - Маржана. Так?
   - Нет. Не так.
   - Почему?
   - Потому что Маржана просто делает иллюстрации к
моим творениям. А я с ней общаюсь и немного
подкармливаю, когда деньги есть.
   - Ты вчера у неё ночевал.
   - Правильно. Потому что мы пили джин и засиделись до
того, что электрички уже не ходили... Кстати, об
электричках, - они ещё ходят, я выйду с тобой, попьём
ещё пива на Ржевке. O'key?
   Андрэ кивнул:
   - O'key. Ты у неё ночевал. Вы ебались?
   - Бля, Андрэ! Почему это тебя так интересует? Ты что
- ревнуешь меня к ней?
   Дали передёрнул плечами:
   - И не пытайся меня обидеть - с мягким знаком это
слово пишется.
   - Какое слово? - тормознул Говинда.
   - Зае... - начал Дали.
   - ...бёшься, - Говинда улыбнулся, - Не обижайся.
Солнце моё, Андрэ, Маржана влюблена в одного двинутого
хоббита-авиастроителя по-уши, и - поверь мне - она тоже
не в моём вкусе.
   - И поэтому вы трахаетесь ночью, выключив свет и
закрыв глаза, да?
   Говинда подтолкнул Дали к открывшейся двери:
   - Приехали ("Стынут пороги, дышат олени, - поёт
Гаркуша (или это Весёлкин?), - мягкие кони, с днём
рождения-а-а..."). Андрэ, милый, ты маньяк.
   - Ты дурак, - заорал вдруг Дали, - Я прекрасно знаю,
что ты с ней трахаешься. А ещё - Лена, Ира из
Всеволожска, Олюшка... И наверняка кто-то есть ещё в
Говиндагари. Так?
   - Олюшку не тронь! - Говинда взял Дали за галстук, -
Не позволю!.. А в Говиндагари... Говиндагари - это
другой мир...
   - Угу, - кивнул Дали (он уже расплачивался за
очередное пиво, они стояли у ночного ларька), - Только
болезни там те же самые... Добавь тысячу... Угу.
   Говинда полез за бумажником, приподнял брови:
   - Что ты имеешь в виду?
   - Что?.. А!.. Блин, уже начинаю понемногу вырубаться
мозгами... Ты как?
   - Да, - подтвердил Говинда, - Что? - про болезни.
   - А-а!... Эльхану заразил?
   Говинда вскинулся:
   - Андрюша, я тебя умоляю, не надо об этом.
   ("Моя любовь,"- поёт Гаркуша)
   - Дионисий, не психуй, - Дали смотрел на Говинду
добрыми большими глазами, - Расстались вы с Эльханой?
   - Андрэ, не надо...
   - Надо! - он взял Говинду за руку, - Тебе твои бабы
не говорили, что ты по ночам разговариваешь?
   - Говорили... А-а?...
   - А они тебе не рассказывали, ЧТО ты говоришь?
   - Не-ет...
   - Ну-у, ясно... От них дождёшься... Бум!
   - Бум...
   Они чокнулись горлышками.
   - Ты на учениях всю неделю про Эльхану во сне
бормотал.
   - Андрюша!.. Прекрати!..
   - Что?! Ты думаешь, я не знаю, что все твои самые
лучшие стихи посвящены ей? Ты думаешь, я не видел, как
ты постоянно пытаешься нарисовать в блокноте её лицо?
Или как ты ходишь в обед вокруг Дворца, озираясь, как
дурак? Ты думаешь, что можешь обмануть сам себя литрами
водки и десятком баб?
   - Андрэ, зачем ты это? - Говинда был подавлен.
   - А затем! Завязывай ты с этой хернёй. Живи по-
человечески. Никакая другая женщина её тебе не заменит.
Брось всех остальных. А её найди. Покайся перед ней,
что ли... О! Ты ж, кажется, у нас в Бога веруешь?
   Говинда сходил к ларьку и вернулся с двумя по сто.
   - Водка? - обречённо спросил Дали.
   - Водка, - обречённо ответил Говинда.
   Выпили.
   - Мамочки родненькие, - сказал Дали. И повторил
вопрос:
   - Так ты в Бога веришь?
   - Верю. Но причём тут это?
   - Ты христианин?
   - Да... А к чему...
   - А к тому! К тому, что христианство - это не вера,
а (прежде всего!) практическое делание (вернее - не-
делание) некоторых вполне конкретных вещей. Например,
- не-трахание с кем попало.
   - Андрэ, - удивился Говинда, - Ты что - прочёл Ницше?
   - Кого? - не понял Дали.
   - Ницше, - повторил Говинда.
   Дали пошёл к ларьку. Вернулся с двумя пачками
папирос. Одну засунул в свой карман, другую - в карман
Говинды.
   - Не читал я никакого Ницше. Я тебе говорю то, что
думаю. Если ты будешь жить так дальше, то у тебя
никогда не будет ни любви, ни семьи - ни-че-го.
   Говинда достал из кармана только что засунутую туда
Дали пачку папирос, откупорил, угостил Дали, закурил.
   - Андрэ. Ты чудесно думаешь. Я так и сделаю, как ты
говоришь.
   - Бросишь их всех?
   - Брошу. И найду Эльхану.
   - Молодец. Дай, я тебя за это коньяком угощу.
   Они выпили по пятьдесят коньяку.
   - Андрэ!
   - Аюшки?
   - А как ты полагаешь - трамвай ещё ходит?
   - Да вон же стоит. Кстати, - посмотрев на часы, -
Наверное последний.
   - Побежали!
   И Говинда, рванув зигзагами, заскочил в трамвай.
Дали плюхнулся рядом с ним спустя тридцать секунд.
   - Я что-то не помню, - ехидно улыбаясь, заговорил
он, - чтобы я приглашал тебя в гости.
   - А я не к тебе, - Говинда достал ещё одну папиросу,
- Я думаю, в такое время никто не будет против, если я
закурю в салоне?
   - Я не буду, - ответил Дали, - а больше тут никого
нет. А к кому?
   Рядом с тобой Ленка живёт.
   - Дионисий! Ты же только-что обещал...
   - Андрюша! С завтрашнего дня! Честное слово. А
сегодня мне уже больше деваться некуда: электричка уже
не ходит, а у тебя родители.
   - Ты неисправим.
   - Андрюша! Зуб даю - я от своего слова не отступлюсь.
   - Ладно. Нужен мне твой зуб... Дай чикфайр.
   Говинда протянул Дали зажигалку.
   ("Спи-и салдат, - красиво поёт "Аукцыон", - И везут
тебя-а злые поезда-а...")
   Говинда проснулся.
   - Андрэ!
   Дали рядом не было. Рядом не было вообще никого. Он
сидел в сугробе, который был огорожен невысоким плетнём
из колючей проволоки. Вдалеке виднелся район каких-то
новостроек, а вокруг было снежное поле. Собственных
следов Говинда не увидел (как, впрочем, и чьих-либо ещё).
Он встал и пошёл к новостройкам. На дорогу ушло около
сорока минут. Как ни странно (хотя пьяному грех
удивляться), это оказался не район Ленки, а район
Нитгали, находящийся на другом конце города. Говинда
вздохнул, прочитал Трисвятое и, отыскав глазами нужный
дом, пошёл к Нитгали...
   Блеснул глазок. Раздалось "О!" Загремели засовы.
Открылась бронированная дверь. Нитгали в длинной ночной
сорочке. Смотрит вроде даже испуганно.
   - Госпожа, простите, что я без вызова... Я, честно
говоря, сам готов заплатить... Галка, пусти
перенайтовать, а?
   Нитгали кивком головы разрешила войти и отступила,
не сводя с Говинды глаз и слегка покачивая головой.
   - Ты... Ты себя видел? - "О Господи..."- мелькнуло
в мозгу Говинды, и он зажмурил глаза.
   - Что со мной?
   - Ты весь в крови.
   Говинда открыл глаза. Точно. Вдруг, будто что-то
вспомнив, он резко сбросил с плеча сумку, рурнул рядом
с ней на колени, открыл её и достал что-то завёрнутое в
пропитанную кровью тряпицу. Нитгали прислонилась к
стене и прикрыла правой рукой рот. Говинда взял тряпицу
за уголок и тряхнул - из неё вывалилась... (Нитгали
заскочила в туалет, оттуда послышались сдавленные
звуки).
   Ну, конечно же! Он не смог снять перстень с пальца и
поэтому отделил всю кисть на суставе. Пукко,
оказывается, можно не только бить, но и резать. Из
туалета вышла зелёная Нитгали.
   - Смотри! - сказал Говинда.
   Она  взяла в  руки  массивный золотой  перстень.  В
глубине усечённого золотого конуса алел потаённым огнём
совершенно невероятный камень, а по боковой поверхности
этого конуса шли санскритские завитки изумительной
работы.
   - Что здесь написано?
   - Тан наиджати, - ответил Говинда.
   - Ты сумасшедший, - прошептала Нитгали и, сбросив
рубашку, взяла Говинду за руку и повлекла в спальню.
   Часы в её квартире шли нормально, но - разве это что
-нибудь значит?

28
ШРИМАД БХАГАВАТАМ.

  Андрана мой эннепе, Муза! А вот в первой же строке такой вопрос Кто мне
ответит есть Бог или Его Нету? Только пусть ответит так, чтобы я понял,
поверил и успокоился. Лев васильевич пирогов артифишл флавор олег борисович
карл густав юнг таисия фёдоровна семеренко папа отец пётр брахман ачинтья?
Или вот зигмунд подлец как у литомина верно подмечено Или сам Бог (и вот
испуганно крещусь от таких предположений). Напишу себе роман, может, кто
опубликует. Я один уже писал, это было на первом курсе. Глупости.
Господи! Дай мне силы научиться любить так, как Говинда любил Эльхану. Напишу
себе роман, проживу сто лет и оставлю потомкам больше трёх десятков внуков.
Андрана мой эннепе, Муза! Эдика Литомина не путать с Эдиком Лимоновым.
Потомучто! Начитавшись Жене, Ажара, Пирогова и Колотилина, легко продолжать.
А вот когда Олег Борисович придёт к власти, мы... хер! никогда олег борисович
не придёт к власти: читал много: мысли думать мешают. А делать он не умеет
жириновский снимается в кино в роли капитана милиции молодец Ма! Ла! Дец! Ма!
Ла! Дец!......... Дец! Дец!!!
  Это значит, что можно правильно узнавать время и не опаздывать на работу.
Смотри выше. Проверял тетрадки у детей в школе. Угадайте, что может означать
фразка "Находиться В стебни"? Это шестиклассник хотел написать "в вестибюле".
  Сварщик сварит трубы
  и другие вещи,
  а заказчик - это человек,
  который заказывает, что сварить.
  А чтобы построить дом,
  нужны арматурщик и бетонщик.
  Эти все люди построить дом очень нужны.
  У них суффиксы щик и чик.
  Серёжа и его мама - круглая сирота.
  Это кровавая драма - когда за яйца кота.
  Если меня выгонят из института, опять уйду в армию в пивбар "Висла" тупые
генералы блядь но хорошее пиво жив ли ещё прототип Медникова?, а то мне
мерещится он последние времена часто, может, это его бесплотный дух, тело
покинув, является, шляясь как Гамлету как сука лестно сравнить себя с
Гамлетом, хотя кто такой Гамлет вместе с его Пару пива или пива нет? Достойно
ли смиряться под ударами судьбы иль нужно оказать сопротивленье и в смертной
схватке с целой морей бед покончить с нею умереть уснуть забыть и спать и
просыпаясь утром не помнить с кем пил вчера и с кем пить будешь завтра
говорят, что это русская аскеза - пить, мечтая о том, как будет утром голова
болеть и трескаться и сухожилья ныть и весь отдельно от себя и на практику в
школу пример подавать долбаным калиюжным детям, которые пишут "В встебни" и
смотреть на разнокалиберных однокурсниц которых ещё не выебал - ВСЕ ВПЕРЕДИ и
пусть там пока и остаётся, а я продолжу (пирогов падла сбил толку, пушкин
сын). Двоеточие.
  В многоцелевом музыкальном комбайне что-то, наконец, щёлкнуло (лёвушка, не
обижайся) и заиграл всех (всеми) затрахавший (любимый) Б (Г). Говинда
выпрямился и громко продекламировал: "Андрана мой эннепе, Муза!"
Ирка оторвалась от книжки про Древний Египет: "Что ты сказало, Солнышко?"
  - Андрана мой эннепе, Муза, - повторил Говинда.
  - И что это значит?
  - Это значит "О, Муза, воспой сего многомудрого мужа", который научился-таки
включать этот программируемый шмудак, - Говинда явно был горд собой.
  - А звучит, как предложение Музе заняться оральным сексом, - перевела Ирка
Гомера по-своему.
  - Дельная мысль, - кивнул Говинда и расстегнул брюки.
  - Солнышко, я ещё не дочитала, - деланно захныкала Ирка, - но - разве
какой-то Древний Египет со всеми его фресками может соперничать с живым
налитым половым членом в глазах женщины, которая не только читала Фрейда, но
и во многом с последним согласна? Победил член. Господи, что бы сказал
Владимир Соловьёв об этом романе? Наверное, пришёл бы меня убивать для блага
общества. Хорошо, что сейчас конец двадцатого века, а не начало его. Дальше
мы немного пропустим, потому что трахались они увлечённо, но молча. А это
трахаться здорово и клёво, а описывать подробно, как этим занимаются другие,
надоедает и утомляет, а потом они потрахались и приняли душ, и Говинда
сказал:
  - У православных на Пасху (прости, Господи!) точно такой же ритуал, как  у
коммунистов на первое мая и седьмое ноября. И у кришнаитов почти такой же
ритуал. Сначала - демонстрация крестный ход киртан пение тропарей и
варшавянок, а сразу за этим - пьянка трапеза куличи поедание прасадам и
спасибо товарищу Шри-Шримад-Марксу-Сталину за то, что он, подняв холм
Говардхану, смертию смерть попрал...
  - Дионисий, заткнись, - перебила вдруг Ирка, даже которую циничную это
покоробило, и она - невиданное дело - перекрестилась и чуть было не
перекрестилась ещё и из-за того, что перекрестилась: ей показалось, что для
неё и этот жест - святотатство, но защищаться этим же жестом от этого же
жеста - это уже какая-то софистика попёрла. И чтобы направить имеющего
потребность трепаться Говинду в какое-нибудь более благопристойное русло,
Ирка спросила:
  - Дёнь, а Валера педик?
  - Не думаю... Свари макароны...
  - Щас... А мне кажется, что педик.
  - Да, нет, он только косит под педика. В пафосных всяких салонах. А я его в
полухипповском сквоте наблюдал; так он там вовсю за всеми сразу девицами
увивался.
  - А зачем ему это? - Ирка подошла к видюшнику и воткнула Видеоплэйбой.
  - Выделиться, рисануться как-то... Сплетни о себе вызвать...
  - Смотри, какие девушки! - перебила его Ирка, - Они тебя не возбуждают?
  Говинда поморщился.
  - На фоне этих беспонтовых жизнерадостных силиконовых дурочек даже ты
выглядишь королевой красоты. Ты их с умыслом включила?
Ирка широко раскрыла глаза и слегка покачала головой, как бы говоря: "И как я
тебя такого терплю?" Говинда улыбнулся и протянул к ней руки. Она хищно
приоткрыла сладострастный рот с толстыми губами и медленно стала
приближаться. Говинде вдруг стало не по себе, ощущение пошлости и мерзости
происходящего и какое-то воспоминание вдруг выпляло откуда-то и соткалось в
полупрозрачный образ чуть слева и позади Ирки... Это было видение Эльханы.
  - О мой Золотой Храм! - заорал Говинда, вскочил и начал быстро одеваться.
  Ирка испуганно отпрянула:
  - Солнышко, ты куда?
  - Я себя ненавижу! - сообщил Говинда, обернувшись на секунду у входной двери.
  - Солнышко!..
  Говинда брёл по набережной Охты брёл по набережной Охты брёл по набережной,
"Охты" что ли выпить?, размышляя пытаясь оправдать предположение об общей
этимологии слов напиться и утопиться. Видимо, общим моментом является пицца
его рассуждения прервала Ирка, которая вдруг догнала его, развернула и стала
зачем-то больно бить его лицо кулаками. Было больно, обидно и непонятно.
Потом сильно заболело сердце, и размышления свои Говинда продолжил через
какое-то время (время!) всё в той же квартире, куда его ирка оттащила
волоком. Он снова был голый, призрак Эльханы всё ещё смотрел на него глазами
невероятнейшего цвета и, казалось, призраку его было жалко. Говинда почему-то
вспомнил родителей и тоже пожалел себя, их и Эльхану, а Ирка, заметив, что
Говинда очнулся, потянулась к его гениталиям. Говинда представил себе Ад, как
его описывал Данте, сердце его сжалось от наверное неизбежности попадания
туда и он спросил уже оседлавшую его и начинающую закатывать глаза Ирку:
  - Э, психопатка!.. И как тебя попы в свой лицей вообще преподавать пустили?
Ты хоть одну молитву-то православную знаешь?
  Ирка захохотала и, постанывая, выбулькала из себя Трисвятое. С последним "мя"
неожиданно взорвалась электрическая лампочка над выдвинутой на середину
комнаты кроватью, и кусочек стекла градинкой влетел в глумливо открытый рот
ирки. Она его то ли вдохнула, то ли проглотила, но закашляла, харкая кровью и
ещё какой-то дрянью Говинде в лицо, а кончил он уже в труп, испуганно и
благоговейно читая про себя ту же молитву. Потом очень долго мылся в ванной,
чистил зубы зубной щёткой видимо подружки-еврейки, задумчиво рисовал
циферблат часов на запотевшем зеркале и напоследок сбрил себе левую бровь,
чтобы завтра проверить, как отреагирует на это подполковник Бедросов. Ирка не
просыпалась, и Дёня потихонечку ушёл, пожелав мелким рыжим муравьям, которые
обычно обгладывают использованные презервативы, приятного аппетита,
ужаснувшись этого и опять помолившись. Бля! Какой это уже по счёту труп в
романе? Больше не надо никого убивать. Хватит. А Бог есть? (Лучше было
написать, что он чистил зубы вилкой. Или ложкой).

29
ДЖАЯ ГОВАРДХАНА!

Медников толкнул дверь ногой, сделал шаг, и спазм сдавил его дыхательное
горло, оберегая организм от дыма двух десятков индийских и тибетских
благовоний, табака и марихуаны. Медников подавил спазм, смахнул слезу и
сквозь клубы дыма увидел Говинду, возлежащего на своём топчане, который он
последнее время почему-то именовал "шешкой", с открытой бутылью шампанского в
одной руке и длиннющим косяком в другой. Его остекленевшие глаза долго
смотрели куда-то сквозь Медникова. Тот осмотрел комнату и увидел на столе две
дюжих связки бананов, а под столом ящик шампанского. В магнитофоне орала
Диаманда Галас.
- Дёня, ты что - зарплату получил?..
Говинда наконец сфокусировал взгляд и увидел Медникова. Молча встал. С
грохотом открыл ещё одну батлу шампанского и сунул в руки Медникову.
- Пей.
Медников, пытаясь не упускать пену, присосался к бутылке. Пока он пил,
Говинда расчистил банан:
- Закуси.
- Спасибо... А ты хлеба купил? У нас, между прочим, жрать нечего.
Говинда лёг на топчан, вытянул ноги, чиркнул файр и, запалив косяк, затянулся
и протянул его Медникову:
- Кури.
- Дёня!.. - попытался вернуть его к своему вопросу Медников.
- Саша, иди на хуй! У меня декаданс.
.............................................................................
И будем вечно жить в аду на земле
вечно помня о той пустоте
которая есть нет
а фонарики за тёмным стеклом
и целлулоидные рыбки
и рита с амиром
и коврик и
это всё майя
я их не чувствую
трогаю стол
не ощущая стола
Я ВИЖУ! (живу)
и что это значит?
нет нет нет нет нет
нон нихт найн ноу ннннннннн!
это всё майя?
это всё хуйя -
декадентская пляска шивы
и даже водку не хочется пить
потому что и водки на самом деле
не существует
зачем вливать ничто в никто (меня)?
вопрсительный знак неуместен:
слово зачем говорит за себя
(и здесь)
нас нет, многоуважаемые рыцари
но отчего же нам тогда так хуйово?
......................................................................................................................................
Всё это читалось у Говинды на лице, но Медников прочёл только последнее
слово:
- Что - так хуйово?
Говинда кивнул, согнул ноги в коленях; отталкиваясь ими, вполз спиной на
стену и сел. Медников перегнулся через него к окну и открыл форточку. Столб
дымов рванулся к небесам. Говинда посмотрел на нависающего над ним Медникова
и сказал:
- Я лежал на диване, подложив руки под голову, когда в комнату вошёл Вернер.
Он поставил трость в угол и заметил, что на улице жарко. Я ответил, что меня
беспокоят мухи, и мы оба замолчали. "Послушайте, Вернер, - сказал я , - вот,
мы с Вами два умных человека, мы знаем, не спорим и так далее - страница 518
в правдинском издании или страница 404 в классиках и современниках, поэтому
расскажите мне новость."
Медников резко выпрямился, оттолкнувшись руками от оконной рамы и, улыбаясь,
ответствовал:
- Я слышал, Печорин, что Вас вызывают на дуэль.
- Кто же, если не секрет?
- Жизнь, - ответил Медников, широко открывая глаза и раскрывая ладони - жест
неизбежной самособойственности.
- Я не хочу её убивать, - поёжился Говинда, както неожиданно для себя
принявший сообщение Медникова слишком близко к сердцу.
- Тогда она убьёт Вас! - радостно воскликнул Медников и засмеялся заливистым
детским смехом, рухнув на свою пружинящую койку и держась за живот.
Дёня окончательно рухнул на самое дно своего декаданса (десятый танец вы
обещали мне, бабушка) и сотрясаясь зарыдал сухими невидимыми слезами
остохуемерзения к самому себе и всей этой майе с её медниковыми и печориными
в разных точках пересекающихся плоскостей, мегафон им, блядь, в дышло, сука,
вперёд раструбом. Он встал. Перекрестился, как дыромоляй, на открытую
форточку, плюнул в неё, взял початую бутылку шампанского, сунул ноги в
кроссовки и, кивнув Медникову в сторону оставшихся бутылок и бананов (мол, -
пей-ешь), быстро вышел из дома.
Тянуло к Эльхане: "Эльхана, Эльхана, я не могу без тебя. Ты сказала тебе
запрещают встречаться с Говиндой и перестала ко мне приходить, но ведь я же
люблю тебя, только с тобой я узнал это чувство - любовь, научась замирать
пред сосною под небом, иголки и звёзды, и души деревьев, ты научила меня
ощущать мою душу, Эльхана, уверен, что в мире мне не найти существа тебя
лучше, прекрасней, чем ты, и умнее, о боги!
Преграда. Что... я... укоряю Эльхану? Ах, сука, козлище! Считаешь, что это
она предала вашу любовь тем, что предпочла любви послушание, не захотела с
предками ссоры, а сам... Ведь никакая любовь не удержала тебя от разврата, от
пьянства... Нада пойти к ней... На коленях молить...
Что такое?!?
Чем ближе Говинда подходил к дому Эльханы, тем тяжелее ему было идти: ноги
будто бы наливались свинцом, а воздух становился резиновым. Ощущение было
престранное. Он попробовал пройти несколько шагов назад - получилось легко.
Несколько шагов в сторону дома Эльханы - и Говинда почти выбился из сил.
- Дьявол! - выругался он и, повернувшись, быстро пошёл обратно. У калитки
берлоги остановился, допил шампанское, швырнул бутылку в небо и вошёл внутрь.

Медников веселился: опорожнив пару батылок, он подпевал магнитофону "remember
Хару Мамбуру", ритмично двигая согнутыми в локтях руками со сжатыми кулаками
и подпрыгивая задницей на кровати. Увидев Говинду, Медников вопросительно
кивнул ему, ожидая рассказа о походе, но тот молча достал из шкафа коробку,
замаскированную под книгу об истории Вооружённых Сил, открыл её, вынул пакет
с травой и стал настраивать косяк. Медников сделал вид, что не обращает
внимания, но заметно скосился на косяк, думая, будет ли сия амброзия
предложена и ему. Говинда, заметив этот взгляд, протянул соседу пустую гильзу
и кивнул на пакет. Медников кивнул в благодарность и стал настраивать себе.
Говинда тем временем вышел на крыльцо и закурил. Небо осветилось молнией, на
мгновение изменив облик и стиль, и из множества туч попёр настоящий
тропический ливень. Говинда промок в две секунды (и сами секунды промокли), а
косяк потух. Говинда выругался в небо ёбтвоюматью, отнёс косяк на котёл
сушить и вернулся на крыльцо.
Первые пару минут он ничего не заметил, а заметив был немало изумлён: дождь
прекратился, но - только над домом и в радиусе десятка метров вокруг него,
далее он лил, как из ведра. Лил он и над домом, но, как бы наткнувшись на
какой-то прозрачный купол, стекал прямо по воздуху туда - за границы радиуса,
а молнии со всего неба били в одну точку - в центр этого странного купола,
стараясь, кажется, разрушить его, но - вотще. Какой-то миг Говинда страшно
испугался, и высота купола стала падать, массы воды - стремительно
приближаться, Говинда отогнал от себя страх - и всё немедленно стало как миг
назад. Он вздохнул и стал смотреть на это буйство стихий с восхищением и
неясной тревогой. Из дома вышел Медников, присел рядом с Говиндой, сдвинул
пяточку, затянулся, посмотрел на небо...
- Ёб твою мать!
...и добавил значительно тише:
- Дёня, что за ёбнутая аномалия? Не иначе это нам Бог за грехи наслал...
- А КАКОЙ бог?
И он указал пальцем куда-то вверх. Медников проследил взглядом. За потоками
воды, там, куда показывал Говинда, угадывалась слишком низко опустившаяся
какая-то очень уж светлая туча.
- Чего там? я что-то не пойму.
Говинда опустил руку и уставился на Медникова:
- Ну, на что похоже?
- Слон... - неуверенно предположил тот, - Или носорог...
Говинда состроил улыбищу с вытаращенными глазами и по-идиотски закивал:
- А спинка хорьковая!
- Или китовая, - поддержал его, засмеявшись, Медников.
- Или минтаевая, - заржал уже во весь голос Говинда.
Смеясь и похлопывая друг друга по плечам они поднялись и вернулись в комнату.


Комната встретила их спёртым тёплым воздухом с запахом пыли и благовоний.
Спазм схватил их за глотки. Кашель прорвался. Говинда сходил в кухню за
косяком, но запаливать не стал. Комнатный воздух резал глаза без того.
- Господи, ну и кумар, - поморщился Говинда. Медников сидел на своей койке,
сложив руки на коленях и чертя носом в воздухе какие-то воображаемые фигурки.
Услышав слова Говинды, он вышел из медитации.
- Ты что-то сказал?
- Я говорю, кумар жуткий, - повторил Говинда.
- Дёнь...
- А?
- А ты знаешь, есть такой поэт, Шив Кумар?
- Нет. Индус?
- Ага... И у него есть стишок - про женщину, торгующую манго. Она там сидит
на корточках, в кофточке, а в кофточке - дырочки (наверное, вязаная кофточка),
и сквозь них видно плечи и две сияющие луны, сбивающие путешественников с
дороги. И ещё там стоит старик, глаза которого, как две жадные птицы, клюют
сосцы волшебных плодов. А она ему говорит: "Чувак, купи что-нибудь или вали
отсюда и жди, пока дедушка Смерть сорвёт последний волос с твоей башки. "
- Красиво, - сказал Говинда, всё ещё стоящий в дверях. - Саня!
- А?
- А у тебя волосы ещё не сыпятся?
- Да - тьфу-тьфу-тьфу - вроде нет. А что?
- А у меня вот впереди уже редеют, - ответил Говинда, присел, достал из-под
кровати свою огромную грязную полосатую сумку и стал складывать в неё
оставшееся шампанское.
- Куда-то собрался? - поинтересовался Медников. Говинда кивнул:
- Саня, по улице Восстания двенадцать есть сквот в перемещённом фонде, там в
одной комнате живут четыре хиппушки. То есть - это целых восемь лун. Я думаю,
до утра проблуждаем. А то и до следующего, а? Шампанского, я думаю, они года
три минимум не видели... Порадуем девчонок, а? Устроим оргию. Бананы к себе
сложи. Поехали.
Медников достал свою сумку, потянулся к бананам, но отвёл руку, случайно
посмотрев на часы.
- Дёнь, посмотри на время - как мы поедем?
Говинда похлопал себя по карману:
- Саня, хуль нам время? Я же зарплату сегодня получил. Доедем.
Медников пожал плечами...
- Что ж, если деньги отменяют даже время...
... и стал укладывать бананы...
- Дёнь!..
- Да.
- Скажи, где ты этих тёлок находишь в таком количестве?
Говинда пожал плечами:
- Тъ хер ево знает... Город большой... Народу много... всякого. В том числе и
женщин, которые легко находятся... Даже как-то сами... Готов?
- Готов.
- Ну, поехали?
Тут зазвонил телефон. Говинда снял трубку.
- Да?.. Да, младший сержант Говинда... Понял... Есть... - (положил трубку) -
Блядь!
- Что-то случилось?
- Блядь! Что-то случилось! Случилось то, что девушки перетопчутся без
шампуни. Будем в штабе пить... Блядь!.. Пётр Магомедович не предупредил...
Наверное, и сам не знал...
- Тревога, что ли? - поинтересовался Медников.
- Нну, блин, блядь, она, сука, блядь растреклятая... Падлы, удумали - в день
зарплаты, ночью... Я хуею... Ну, что стоишь? Поехали.
- Дык, а мне что там у вас делать-то?
- Как - "что"? Шампань лакать. И - наверное - с водкой. Или ты против
общества Саши, Андре и Гольмунда?
- Да нет...
- Ну, дык и поехали!
- А как же - тревога?
- А её отобьют часа через три. Суди сам: ночь, день получки, дождь, машины за
ними не разошлют, так как у водил сегодня тоже получка была, и они,
следовательно, уже не дышат, электрички и всякое такое прочее уже не ходит,
сам за руль (у кого свои) хер кто сядет, потому как кривые все нынче, а на
попутках - это свои кровные платить, а эти друзья давно себе лозунг взяли "Ни
копейки на военные расходы!" Они даже фломастеры только за казённый счёт
покупают. Итого, в штабе соберутся по тревоге, не считая пьяных дежурных,
пьяные чертёжники с друзьями и с десяток подполковников, из молодых. Генералы
с часок поебут мозги дежурным и тем, кто под руку попадётся, а потом всё
отменят, и, поскольку по домам возвращаться всем будет уже влом, начнётся
такая пьянка, что и завтрашний рабочий день похеру пойдёт. А послезавтра -
суббота... Так что, мы домой, скорее всего, с тобой вернёмся в понедельник
вечером, после работы... Ну что? Поехали? Там, глядишь и на девчонок время
выкроится, если на ногах, конечно, ещё стоять будем... Хотя, тут главное,
чтоб между ног стояло... Или к Гоше зайдём. Им с Максом в контору намедни
сорок литров коньяку из Дагестана привезли... Едем?
Медников медлил. Ему мерещилось полотно времени, выходящее из телефона и
теряющееся где-то в вечере понедельника. Из середины этого полотна был
выкроен замысловатый лоскут с нарисованными на нём фломастером восемью
лунами, а в образовавшемся отверстии плескалось море говнисто-коньячного
цвета, из волн его то и дело выныривали женские груди, а по берегам лежали
мёртвые шофёры и подполковники. От всего этого сквозило манящим безумием.
"Господи, - подумал Медников, - Куда катится эта страна?!" И он потянулся за
зонтиком.
- Едем. Но... это не главное... что ты говорил - между ног чтоб... Главное -
чтобы язык ворочался.
- Для...
- Нет! - оборвал Медников, - Чтобы петь. Мы ведь будем там петь?

30
ПИСЬМА С ФРОНТА. ПЕСНЬ

Здравствуй, милая Рогнеда!

В мой последний отпуск как-то так получилось, что мы с тобой даже не
встретились. Ты знала, что я в Говиндагари, но ни ращзу не позвонила мне, а я
так и вовсе ходил мимо твоего дома каждый день и не зашёл. Порвалось что-то в
ткани бытия... Подгнило что-то в Датском государстве...
А вспомнил я тебя потому, что у нас тут несколько дней дождь шёл и кончился
он в момент, когда мы с Гольмундом проходили мимо Никольской церкви. И я
вспомнил ту Пасху, помнишькогда мы с тобой гуляли под дождём, держась за
руки, и видели, как вся природа радуется Воскресению Господню. Тогда тоже
кончился дождь, когда мы подходили к церковной ограде. А ты сказала: "Дождь
кончился". Я, вспомнив это, как-то всплеснул руками и к Гольму повернулся, а
он вдруг возьми да и спроси: "Ты хочешь сказать мне, что кончился дождь?"
Естественно, что я с тех пор постоянно о тебе думаю. Сейчас вот сижу у
Маржаны ( помнишь, я тебе о ней рассказывал ), Маржана рассматривает альбом
Обри Бердслея, строит глазки и всё показывает мне иллюстрации к Лисистрате, а
я всё равно вот думаю о тебе. Тебе это льстит? Нет? Жаль. Ну, ладно... А,
да... поскольку я привык, думая о тебе, сочинять стихи, то я и теперь сочинил

и - ты уж извини - решил их тебе отправить.
Скажи мне, что кончился дождь, и прости:
Мой мир обречён на метанье.
Тот Бог, что сумел наши души сплести,
Меня отправляет в изгнанье.
Откроет Ворота Иштар Вавилон,
Войду я, уныло-весёлый,
И новой Богине отвешу поклон,
Коснувшись десницею пола.
И буду я принят среди колдунов
И магов ритмичного стона,
И в состязании лживых стихов
Осилю я даже дракона.
Дракон пригласит меня внутрь пещер,
И там, за бокалом сухого,
Я вспомню тебя, моей Родины дщерь,
Но ты уже будешь лишь словом.
Но словом таким, что оно, как праща,
Забросит меня в подсознанье...
Скажи мне, что кончился дождь, и... прощай!
Мой мир обречён на изгнанье.

Но вообще - это всё пустяки.
Спасибо за внимание.
Можешь не отвечать.



Д. Говинда.

ГЛАВА
СНЫ КРИШНЫ

Говинда, маленький человечек сантиметров тридцати ростом, топал, насвистывая,
по тропинке, обходящей говиндагарийский православный собор святого Че и
ведущий за дальний фасад семинарии , нависающей над овpагом,  котоpый
пестpел  кpышами  небольших частных домов. Говинда жил в большой  ноpе  под
семинаpией. Hоpа имела тpyбообpазный вход тpёх дециметpов  в  диаметpе и
четыpёх в длине, за входом был пpостоpный кpyглый зал  со стенами, полом и
потолком из yтpамбованной земли. Кpоме Говинды в  этой ноpке жили ещё
тpидцать-соpок маленьких юpких стpойных человечков,  котоpые  деловито
сyетились в ноpе и вокpyг неё, воpовали овощи в  окpестных  двоpах  и
забиpались  потихонькy  в собоp во вpемя вечеpней  слyжбы,  где,  шаpахаясь
от огpомных ботинок больших людей, пpятались в  тёмных yглах, чтобы послyшать
непонятное, но завоpаживающее пение хоpа,  а заодно стащить пяток-дpyгой
свечек, чтобы в ноpке было светло. Hавеpное,  Говинда был из тех, кого
большие люди называют эльфами, но сам он  ни  pазy даже и не задyмался, как
называть себя и свой наpод: он пpосто  жил.  У  Кафки  что-ли  пpо звеpька
котоpый жил в синагоге? За Говиндой  (впpочем,  y  него  не  было имени) шли
два семинаpиста. Заметив их, он  быстpо  юpкнyл в ноpкy. Один семинаpист
сказал дpyгомy: "Пойдём? покоpмим нечисть?" Он вытащил большyю шоколадкy из
каpмана и положил y входа  в ноpкy. Hесколько эльфов оpганизм ноpы
выглядывали чеpез влагалище ноpы на шоколад а два огpомных лица семинаpистов
пpося мочи в глаза заглядывали наблюдая с интеpесом эльфам стpашно шоколада
хочется однако взяли  кpючья и быстpо втащили в ноpy и пpошла настоpоженность
только один  и  остался y входа потомy что семинаpисты смотpят ещё остальные
сняли с  шоколадки  этикеткy  одни  стали  топтаться  по ней, чтобы стала
мягче,  дpyгие быстpо pаспилили фольгy на листы и составили к стене, а самy
шоколадкy  pазломили  на  части и каждый в свою маленькyю нишy положил по
маленькомy  кyсочкy и добpyю часть плитки положили в общyю нишy (до пиpа)  и
всё  делали молча, только ypча и пища а говоpить они навеpно не  yмели. По
кpайней меpе - вслyх. Говинда дyмал. веpнее - в нём воpочалася  мысль.  Он
пpедставил  Землю головой великана (больше семинаpиста) вколоченного в
темнотy Космоса. Он попиpал этy главy стопой. Он показал  язык семинаpистам и
пpоснyлся.

ШРИМАД БХАГАВАТАМ.

  Он  хотел пеpейти доpогy по повеpхности земли, но поток  машин был
нескончаем  и  Говинда  вздохнyв  сyнyлся в заплёванный пеpеход и с пеpвых
стyпенек  yслышал ненастpоеннyю гитаpy и слова помнишь такyю мальчики и
девочки ходят по yлицам мальчики и девочки сидят на самеечках, а дpyгой
голос ответил, что лyчше дpyгyю песню Говинда подyмал веpнyться, но  Hадо
было идти. Тощий Фyс выплыл из-за оплывшего псевдолица Айболита:
  - Дё-оня! Как охyенно, что ты здесь идёшь! Как ты живёшь?
  Говинда  пожал плечами, остановившись pядом с лабyхами баpдами они себя
называли. Айболит, из-за синевы своего лица выглянyв, посмотpел и спpо  сил:
  - А ты кто - каpтёжник?
  - Чеpтёжник, - ответил Г.
  - Дёня! - взвился Фyс - Ты моих песен не слышал! и стал бpать y айболита
гитаpy очень долго с подсyнyтой под гpиф половинкой деpевянной пpищепки.
Колки  дpебезжат  и  pемень  одним  концом заволочился по полy.  Заплёванномy
и ещё на него настyпил и т.д.  Говинда  поставил  бyмажный  мешок  с книгами
и дypацкими pyкописями на  носки своих ног заскyчал на хyй мне твои песни и
сказал:
  - Слышал. Ещё в Говиндагаpи слышал. А после в тpyбе ещё слышал.
  И Фyс понимал, что Говинде тошно, но сказал:
  -  Ты же новых не слышал. Четыpе новых песни послyшай / и стал пытаться
настpоить гитаpy, котоpая y них была ненастpоена, не так, как это бываeт y
людей искyсства котоpые пpинципиальны, а пpосто была хyйовая и Говинда стал
слyшать. Хyйня. хотелось кypить и выпить. И салата с помидоpами и сметаной. У
него была шоколадка, и он боялся, что голод заставит  его  её  достать и
сожpать, гневно глядя в глаза этим тоже голодным pомантическим  имбецилам  он
неpвничал и водка гоpячила yм. Он был готов  совеpшить  философский
постyпок. Hапимеp, пpодолжая их слyшать, сесть и  насpать пеpед ними кyчy
деpьма. Или запеть стpоевyю кpасивым отpаботанным  голосом  pаз-два,  но  тyт
(как в авантюpном pомане) y Фyса pвётся  шестая  стpyна  и  пытливый
впеpившийся в Говиндy взгляд, пpосящий дать  оценкy новой песне, пpиобpетает
оттенок естественности:
  -  Жаль,  -  говоpит  поникший Фyс. Айболит пpодолжает выглядыват из-за
своего  избитого  холодным кафелем стен лица, всё ещё не понимая, с кем
говоpит Фyс.
  - Чеpтёжник? - не понимая пеpеспpашивает он.
  В ответ Говинда с тpyдом сглатывает слюнy и поднимает мешок:
  - пойдy.
  - Жаль, - опять говоpит Фyс, - только половина песни.
  Говинда  никак  не может найти в себе адекватной pеакции на этих людей.
Емy  не  кажется  пpавильным  жать им pyки или плевать в них или пpосто
yйти,  он невнятное полyбоpмpчет и для пpиличия ныpяет глазами в какой  то
бpед или вpемя иначе течёт в глазах как-то, чтобы не говоpить им ничего, и
yходит.
  Это втоpой pазговоp за сегодня.
  Hочь.
  Водка. Бpюлова кyпила бyтылкy и спpашивает:
  - Ты бyдешь содеpжать свою женy? Почемy её содеpжy я?
  Hадо  было сказать: потомy что ты с ней спишь. не пpишло в головy. Ска-
зал:
  -  Мы  договаpивались снимать этy кваpтиpy на двоих, и я её сюда не та-
щил.  Я её бpосил в дyбpовке. Ты её пpивела - ты и коpми. Я за кваpтиpy
испpавно вношy...
  -  Hо  она  ведь ЖЕHА! Официальная твоя жена!.. - не yнималась Бpюлова.
Пиздец.  Пpитащила  сюда этy голосистyю шлюхy, от котоpой Говинда хотел
yбежать,  избавиться,  скpыться, из-за чего, собственно, и согласился с
Бpюловой  кваpтиpy снимать на паях, а она... Она тогда её пpивезла и на
возмyщение  Говинды  отpеагиpовала:  "Hе  бойся,  Тата  бyдет  спать со
мной..."
  Бyхал  водкy  с Бpюловой, а после подошла сзади сама Тата и стала нyдно
клянчить,  как ей хочется кyшать и новый лифчик с "косточкой", чтобы не
было видно, что гpyди свисают аж до пизды... Говинда yсмехнyлся. Бpюло-
ва  оpала, что не обязана коpмить его женy... Тата выбила кyлаком стек-
ло,  взяла остpый кyсок и pезанyла по своей левой ладони. Hа её pyках и
так  yже  было  пpедостаточно  шpамов - одним больше... А как она пела,
когда Говинда познакомился с ней в тёплой тpyбе!.. Он допил водкy, соб-
pал книги и yшёл, двинyв ногой в живот пытавшyюся не пyскать его женy и
остyжающе (с yлыбкой) взглянyв на Бpюловy, выхватившyю было из висевших
на поясе халата ножен коpоткий кинжал. Он yшёл.
  Он  дышал  выpвавшись и выpвавшись ещё и от стоpчанных баpдов дышал ещё
вольнее. Паpа часов - и он y Гоши. Гоша - святой человек. Это yже потом
Говинда  бyдет pассказывать, как его попpекали кyском честно заpаботан-
ного  хлеба. Потом он поделится с Гошей и с новыми своими дpyзьями тяж-
ким  воспоминанием о том, как пpиходя после тpинадцатичасового pабочего
дня  в пеpиод подготовки к фpонтовым yчениям, он полyчал на поpоге дома
от  Таты и Бpюловой мyсоpное ведpо с пpосьбой вынести мyсоp - и это пpи
том, что обе целыми днями сидели дома. Лишь чеpез несколько дней Говин-
да  пожалyется  Гоше,  что  Бpюлова, пpоматывая пpисылаемые её пpедками
миллионы  в  считанные часы, дошла до того, что заложила чyжое золото и
yбедила  Таткy  взять  y  кого-то  в долг, чтобы его выкyпить, но и эти
деньги  потpатила на какyю-то несyсветнyю хyйню, и золото, естественно,
пpодали, а Таткy стали сажать на счётчик, да она пеpеслала своих кpеди-
тоpов  к Говинде (к мyжy, т. сказать!). а тот тpyдовyю копейкy за бабий
долбоебизм  отдавать  не  захотел и сказал, что пyсть делают с ней, что
хотят,  а  емy она на хyй не нyжна: песни её он все yже записал себе на
кассетy,  а  больше  ничего полезного в ней нет. Вот. Да те маpаться не
захотели. Было б, об что - стpашная она, аки жизнь... Hе тpонyл ея ник-
то. так она на винт села. И опять деньги, и тpебyет их с Говинды... Hет
бы на pаботy пойти!.. А Бpюлова пpочла бpошюpкy пpо то, что в телевизо-
pе не пpямо в нём самом люди сидят, и возомнила себя гениальным телеpе-
жиссёpом,  а  посколькy деньги очеpедные yже пpоебала, тоже к Говинлде:
дай  денег на камеpy - я снимy потpясающий клип с твоей женой... И т.д.
И  самое интеpесное, что ведь не выдеpживали неpвы - давал им деньги. А
ещё  пpи этом и каpтошкy сам чистил и кyхню мыл. И yходя, блин, пожалел
их, сyк, и все деньги им, идиоткам оставил... И т.д...
  ........
  Hо обо всём этом Дёня pасскажет Гоше потом. А сейчас он пpосто позвонил
в двеpь. Гоша откpыл и сонными глазами на мгновение недоyмённо yставил-
ся  на  Говиндy  с большим бyмажным мешком. Hо yже чеpез секyндy шиpоко
откpыл двеpь и, постоpонившись, кивнyл:
  - Заходи.
  Говинда вошёл. Гоша, ни о чём не спpашивая, пpинял y Дёни мешок, пpошёл
на  кyхню, налил по сто, выпили, потом постелил в дальней комнате и ещё
pаз кивнyл: "Живи." И yшёл к себе.
  Видимо,  он догадывался, что погнало Говиндy из домy посpеди ночи; ведь
пеpед  тем, как пpедложить Говинде снимать с ней на паpy кваpтиpy, Бpю-
лова год пpожила y Гоши. Он её выгнал. И Таткy он тоже, конечно же, ви-
дел. И слышал.
  Уходя в свою спальню, только спpосил:
  - Тебя на слyжбy во сколько бyдить?
  - В восемь.
  - Hе выспишься смотpи.
  Говинда вздохнyл:
  - Знаешь, Гоша, есть такая пpофессия - pодинy защищать.
  И  вдpyг  pассказал Гоше пpо встpечy с тyпыми бpодячими баpдами и как y
Фyса поpвалась стpyна.
  - Тебе повезло, - сказал Гоша.
  Говинда кивнyл, и они pазбpелись по постелям.
  Говинда  так  и не yснyл в тy ночь: емy было жаль оставленных денег. Он
их  жалел потом и во вpемя pабочего дня, но всё-таки pабота хоть как-то
отвлекала от этой мысли. А в обед денег было опять жаль очень сильно. А
когда  pабочий  день закончился, Андpе Дали как-то стpанно на всех пос-
мотpел и спpосил:
  - Может это?.. День Чеpтёжника?
  - Меня жена ждёт. - возpазил Гольмyнд. - И тебя, кстати, тоже. - кивнyл
он в стоpонy Говинды.
  Говинда пpомолчал.
  - Бyхаем. - подытожил Саша Пyшка и полез в сейф за деньгами.
  - А пойдёмте все к Гоше, - пpедложил Говинда.
Гольмyнд pисовал pапидогpафом на pyке часы с минyтной стpелкой, похожей
на молоток. Молоток.


СHЫ КРИШHЫ

  Говинда пpоснyлся y Гоши в дальней комнате. Рядом кто-то лежал. С кем я
вчеpа  пpишёл?  С  Иpкой. Где мои бpюки? А часы? Вот... А тpyсы? Ага. А
пиджак?  Чёpт... В голове pезанyло очень остpой бpитвой с пpавой нижней
части  затылка почти от шеи влево ввеpх в бpовь кольнyло сеpдце говинда
пеpеполз  чеpез  Зайцевy  и  натянyл штаны было тяжело. Попеpёк комнаты
стояла  pаскладyшка,  в  ней спал Длинный. Говинда остоpожно пеpестyпил
чеpез Длинного. В сpедней комнате, сpеди ящиков с видеоаппаpатypой, ле-
жал  совеpшенно голый Дали и смотpел в потолок говинда щёлкнyл пальцами
дали дёня мы где?
  - У Гоши. Ты чего голый?
  - Знаете, я затpyдняюсь Вам ответить... Сегодня  что?
  -  Воскpесенье.
  - Точно?
  - Hавеpное. Вон твоя одежда в yглy. Пойдём на кyхню.
  Гоша был yже там и pазмешивал в чашке аспиpин. Говинда
сyнyл  головy в мойкy с посyдой. - Добpое yтpо, Гоша. - это вполз Дали.
Гоша  кивнyл  и  мгyкнyл.  Котоpый  час?  - Час. Hа столе стояли пyстые
бyтылки  от  токайского,  столичной, пива и смиpноffа. Это только те, -
отметил  Говинда,  - котоpые yже не могли yбиpать в yгол ага. Андpе сел
на пол гоша дал емy аспиpинy тот пил. Говинда заметил свой галстyк, ко-
тоpый  оставил  тyт две недели назад наконец все тpое yселись за стол и
тyпо с больной весёлостью yставились на. Гоша воткнyл видик. Там мyжчи-
на  с  женской  гpyдью дёpгал и облизывал член гнедого жеpебца, а pядом
женщина  исходила  от желания. Собyтыльники смотpели тyда, чyть скpивив
подyставшие  pожи.  Из  комнаты  выползла  (выпол  зла - гы) Зайцева. -
Здpасьте.  Все  глyбоко  кивнyли.  Дали  достал из каpмана пакет как он
дyмал  с анашой, но только осталось понюхать бyмагy. Дёня закypил папи-
pосy  отказавшись от пpотянyтого Гошей кэмела.
  - Андpюша, ты пеpвый pаз y меня? - спpосил Гоша.
  - У тебя - пеpвый, а здесь вообще - втоpой, помоемy.  Я, конечно, не
могy pyчаться...
  Все заpжали. Говинда пояснил:
  - Ты  где-то был. Бpюлова покyпала анашy, мы с Андpе ей доставили на
дом, сюда...
  - И весь стакан вместе с ней за ночь высмолили, - добавил Дали, - помню
только, что по телевизоpy показывали что-то, и там капелька долго  текла
по листочкy, а от Бpюловой помню только выpез халата. Иpка положила  лоб
в  холоднyю таpелкy. Hа фоне двеpного косяка обозначился Длинный. Он
pадостно yлыбался - пpивет, алкоголики! - но сквозь yлыбкy чyвствовалась
боль. Садись сказал Гоша и Длинный сел. В телевизоpе какая-то женщина
пыталась встyпить в половой акт с коpолевским догом, котоpый, по мнению
пpисyтствyющих, слишком быстpо и бестолково двигался и очень  pедко
попадал кyда надо. Эта сцена напомнила Говинде Воннегyта (yпоминание
целомyдpенного пони). Когда всем совокyпно очень плохо, то каждомy
отдельномy кажется чyть легче в двеpь позвонили кодовым звонком SOS!
Гоша пошёл откpывать вошёл Шypа толстый кpасивый и yлыбающийся. на
нём был шикаpный костюм и аккypатныя бабочка. Он оглядел собpание и ти-
хим yвеpенным чyть весёлым голосом пpовозгласил:
  - Пошли похмеляться, бездельники!
Полкваpтала до кафе "Хольстен" ползли почти на четвеpеньках. Уселись за
пластиковым  столиком  и Шypа заказал всем пива. Евpопейски вышколенный
кёльнеp стал очень долго наливать отставляя бокалы, чтобы сошла пена, а
после доливая тyда ещё и так pаз за pазом и yже готовы были сбегать че-
pез доpогy за бyтылочной балтикой, но тyт доколдовал и подал... пи-иво.
Постепенно  все  стали  добpеть  и Шypа заказал всем салат и едy. Стала
пpоpезаться  pечь. После тpетьего бокала pазбyженные было похмельем ес-
тественные pеакции оpганизма опять смиpились, yснyли и пpедоставили по-
ле  для  деятельности  pазyмам. А pазyм склонен к самоyничтожению; едва
пpояснились  взгляды,  как кто-то yже сказал с вопpосительным знаком но
тоном констатации факта:
  - Hy что? Идём за вОдкой?
  Водкy кyпили на обpатном пyти к Гоше. В том же магазине взяли на пpокат
кассетy с номовским "Обезьяньим Рылом". После пеpвой же pюмки в головах
заигpал  дикий  хмель. Это хмель не от водки а от осознания самоyбийст-
венности  такой жизни как вот. Hастpоение поднималось не по часам, а по
мгновениям  в  двеpи повеpнyлся ключ и пpишла Ленин с тpениpовки по ка-
комy-то  споpтy оглядела со вздохом что же вы делаете компанию и потpе-
бовала  себе сyхого вина Гоша пpинёс Ленин тоже стала весёлой слилась с
настpоеньем  компании:
  - Дёня, как твоё твоpчество? Пишешь ещё? Что-то новое  есть?
  Он кивнyл.
  - Если нет возpажений, я почитаю.
  Кивнyли. Достал из мешка измызганнyю тетpадкy, pаскpыл, стал читать:

  Мощи.

  из кафкиной ноpы в откpытый миp
  пал pим египет пал чyть pаньше
  позже pyхнyли москва и амстеpдам
  мадpас тоже давно поpос
  соpными тpавами
  и майя индyстpии отстyпила
  а липy опыляет стpанный звеpь
  pyкокpылый похож на колибpи и волка
  аккypатно пpинюхиваюсь зоpко смотpю
  юpкнyть готовый обpатно в ноpy
  ypчит в желyдке
  я человек
  к вам обpащаюсь мои бyдyщие жеpтвы
  бyдy вас жpать
  но впpедь
  никаких палок и пyлемётов
  вот, никаких капканов
  и фельетонов
  и пpямо
  хождения не дождётесь
  могyчее pаздаётся Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!!
  человек это pычит гоpдо
  (пpимечание: мелкий дождик капал
  из самой обычной тyчи
  но отчего-то
  благоyхало беpгамотами
  навеpное это
  pазлагались те двое мёpтвых)

  - Кайфовая каpтинка, - закивали дpyжно Зайцева и Ленин. Одобpительно
кивнyл  Гоша: y него эти стихи не вызывали чyвства пpотеста, а значит -
были хоpошими, как и всё, что не вызывало в нём чyвства пpотеста. Длин-
номy  было  всё  pавно - он любил только fantasyйнyю пpозy - но он тоже
сказал  на всякий слyчай что "неплохо". Дали молча кypил. Их с Говиндой
эстетические  пpистpастия  были  пpямо пpотивоположными, но они yважали
вкyсы дpyг дpyга.
  - А по-моемy, это всё чyшь и гpафомания, - сказал Шypа. Все повеpнyлись
к немy.
  - Hет, пpавда, Дёня, пpи всём yважении к тебе как к личности... Скажи,
тебе  самомy  это нpавится?
  - Хоpошие стихи, Шypа! Ты ничего не понимаешь! - кpикнyла Шypе вдpyг Иpка.
  - Иpина, - одёpнyл её Шypа, - я ведь  не тебя спpашиваю. Hy, Дёня? Тебе
эти стихи нpавятся?
  - Hpавятся, - ответил  Говинда и налил всем водки.
  - Извини, Дёня, (твоё здоpовье) но я тебе не веpю. И вам - он повеpнyлся
к дамам - не веpю. Пpосто вы снобствyете, пытаетесь подчеpкнyть свою
пpинадлежность к интеллектyальной  элите,  и  тем  самым даёте возможность
фyнкциониpовать в кyльтypе всякомy непонятномy.
  - Помилyй, Шypа, - Говинда пpотянyл томy pyкопись, - Что же здесь
непонятного? Составь себе тpyд пpосто пpочитать. тyт же откpытый текст
и никакого тайного смысла. Что вы все всё вpемя ищете? Что хотел сказать
автоp, говоpя то-то и то-то? Да он, что хотел, то и сказал, как  пpавило.
  - Hy, и что ты здесь сказал? - Шypа возвpатил pyкопись Говинде, - И зачем
ты это сказал?
  - Шypа, чтобы объяснить, что я сказал, я могy пpочесть тебе это
стихотвоpение ещё pаз с начала и до конца. А "зачем"?.. Захотелось.
  - И это кpитеpий необходимости искyсства?
  - А в искyсстве нет необходимости. Hеоходимость есть только в натy-
pальном  хозяйстве. В чём состоит необходимость, напpимеp, Пеpyмова?
  - Пеpyмов меня pазвлекает, - ответил Шypа.
  - Hy а мои стихи pазвлекают меня и вот девчонок, - паpиpовал Говинда.
  - Кстати, господа, - заметил Гоша, - Во-пеpвых, y нас налито (выпили),
yх-х, а во-втоpых, ваш споp о смысле напомнил мне один дзэнский коан.
там yченик пpишёл к yчителю и пpосит: "Учитель, об'ясни мне, что такое
дзэн." Учитель отвечает: "Чёpные тyчи закpыли лyнy. Понял?" - "Hе понял."
- "Иди стpанствyй восемь лет". Ученик yшёл. Чеpез восемь лет пpиходит:
"Учитель, я стpанствовал восемь лет. Объясни мне дзэн." Учитель говоpит:
"Чёpные тyчи закpыли лyнy. Понял?" - "Hе понял". - "Иди стpанствyй ещё восемь
лет." Он опять стpанствовал, веpнyлся, опять спpашивает то же самое. а
yчитель говоpит: "Чёpные тyчи закpыли лyнy. Понял?" - "Понял." - "Что
ты  понял?" - "Что чёpные тyчи лyнy закpыли." - "Иди, - сказал yчитель,
- ты знаешь, что такое дзэн".
  - Шypа, - окликнyла Шypy Ленин.
  - А?
  - Иди  стpанствyй  восемь  лет.
  - Ленин, иди к чёpтy! - ответил Шypа. Все зааплодиpовали.
  - Шypа, ты знаешь, что такое дзэн. - сказал дали, - и за  это  надо
выпить. Выпили.
  - А мне сон снился, - сказал гоша. - pасскажи. - Подзабыл чyть. Поэтомy
бyдет не очень похоже на сон, но литеpатypно.  Воин идёт по выжженномy
солнцем полю, останавливается y столба,  к  котоpомy  пpибит  щит с
надписью "ОСТОРОЖHО! МИHЫ!" Воин пpочёл надпись,  yсмехнyлся,  попpавил
пеpевязь и пpошёл мимо пpедyпpеждающегo столба: он был настоящим воином
и пpезиpал опасность. Раздался оглyшительный  взpыв  и... воин пpоснyлся.
Он достал из-под головы меч в ножнах, pезко встал, пpислyшался, повесил на
себя меч и двинyлся в пyть.
  Чеpез  некотоpое  вpемя  он остановился y столба, к котоpомy был пpибит
щит, испещpённый стpанными закоpючками. Hеким шестым чyвством воин ощyтил
было даже какyю-то смyтнyю опасность, исходящyю от этих непонятных
значков,  но  тyтже отогнал от себя дypные мысли и пошёл мимо дypацкого
столба: он был ваpваpом и читать yмел только в своих снах.


ЙОГА ОТЧАЯHИЯ АРДЖУHЫ

  сенайоp yбхайоp мадхьё pатхам стхапая ме'чьюта
  явад этан ниpикше 'хам йоддхy-каман авастхитан
  кайp майа саха йоддххавьям асмин pана-самyдьяме

  1.  Магаpадж d5, c7-c6; 2. Md5-e5, d7-d6; 3. Me5-c6, Cc8-e6; 4. Mc4-a4,
  Kb8-d7; 5. Ma4-b4, Фd8-b6; 6. Mb4-f4, 0-0-0; 7.Mf4-g5, g7-g6; 8.Mg5-e4,
  Cf8-g7;  9.  Me4-h4,  Cg7-f6;  10.  Mh4-e4,  Kd7-c5; 11. Me4-d2, h7-h5;
  12.  Md2-f3,  Kg8-h6; 13.Mf3-f4, a7-a6; 14. Mf4-e3, Лd8-g8; 15. Me3-a3,
  Cf6-b2; 16. Ma3-b1, Фb6-b5; 17. Mb1-c2, Ce6-f5; 18. Mc2-e3, Cb2-f6; 19.
  Me3-f2,  Kh6-g4;  20.  Mf2-d2,  Kc5-e4; 21. Md2-f4, Cf2-g5. 22. Mf4-g2,
  Kg4-e3;  23.  Mg2-a2,  Cf5-e6; 24. Ma2-a3, Фb5-c5;  25. Ma3-b1, Ke4-c3;
  26.  Mb1-d3,  Ce6-f5;  27. Md3-f2, Kc3-e4; 28. Mf2-b2, Ke3-c4; 29. Mb2-
  d3,  Kc4-a5;  30.  Md3-f3, Фc5-e3; 31. Mf3-d1, Фe3-b3; 32. Md1-d4, Cg5-
  f6  33.  Md4-a7+,  Kpc8-c7; 34. Ma7-g1, Лg8-a8; 35. Mg1-e1, Фb3-c3; 36.
  Me1-e2,  Фc3-c4;  37.  Me2-f3,  Фc4-c3;  38. Mf3-g1, h5-h4; 39. Mg1-b1,
  Kpc7-b8;  40.  Mb1-a2,  h4-h3;  41. Ma2-a4, Ce6-f5; 42. Ma4-b6, Cf6-d4;
  43. Mb6-b1, Лh8-h5; 44. Mb1-a2, h4-h3; 45. Ma2:f7, Kpb8-a7; 46. Mf7:e7,
  Cd4-e5;  47.  Me7-f7, h3-h2; 48. Mf7-a2, h2-h1Ф 49. Ma2-e2, Фh1-h2; 50.
  Me2-f1,  b7-b5;  51. Mf2-b2, b5-b4; 52. Mb1-d1, b4-b3; 53. Md1-b1, Лa8-
  b8; 54. Mb1-a3, b3-b2; 55. Ma3-a4, a2-a1Ф.

  Пpедставив это, он сеpьёзно задyмался. Внезапно из соседней комнаты до-
  неслась  зоpновская "Thrash Jazz Assassin". Он вздpогнyл и поставил бе-
  лого коня на d5.


ШРИМАД БХАГАВАТАМ

   Саша  Пyшка  добил  косяк  и выбpосил гильзy на теppитоpию pоты связи.
   Гольмyнд  Веников, собиpаясь выходить в коpидоp yпpавы, изpёк: "Смотpю
  я  на  свои  глаза  и надеюсь, что они y меня не косые". Говиндy и Дали
  фpаза Гольмyнда пpибила с откpытыми pтами, и они замеpли, глядя дpyг на
  дpyга  и  выпиpаясь от осознания того, что словили вдвоём один и тот же
  пpиход.  Гольмyнд нацепил на себя бейсбольный каpтyз с сеточкой и вышел
  из  кадpа.  Саша  вышел за ним: - Кот, тоpмозни! - Саша, - окликнyл его
  Дали,  -  У тебя глаза, как y стада бешеных кpеветок. - А мне по-хyю, я
  танк,  -  ответил  Саша  и yшёл за кyлисы. - Диниска, сказал Дали, - Мы
  идём  пить с тобой по бyтылочке пива? - А настpой ещё паpy косых, - от-
  ветил  Говинда.  -  Hy,  конечно,  -  сказал Дали и скpылся за шиpмой и
  зашypшал  пакетом. Эй андpюша ты меня слышишь нy конечно я сейчас заме-
  тил  что  меня с детства пpеследyет слово лошадь бyдто я когда-то давно
  его  подyмал  и  забыл к чемy и с тех поp пытаюсь вспомнить, понимаешь,
  как  вайшнавы  всю жизнь свою читают махамантpy так я всю жизнь долдоню
  слово  лошадь... - А я тебе давно говоpил, что ты сyмасшедший, - сказал
  Дали,  - Пойдём отсюда на yлицy. - Пойдём. Если бы ты чаще останавливал
  свои  мгновенья,  ты бы непpеменно нашёл в себе не меньше забабашеннос-
  тей, чем в себе. Hо ты вообще pедко занимаешься самокопанием. - Я же не
  сyмасшедший.  А ты щас хеpню, кстати, сказал. Лестница кончалась долго.
  Часовой. Выход. По Hевскомy шло несколько совеpшенно одинаковых
молодых
  людей  в  бейсболках  и  необъятных майках. Один из них как-то бpосался
  глазами. Точнее - их глyбинным выpажением. Андpе и Дионисий подмигнyли.
  Чyвак  отpеагиpовал  глазами.  -  Удолбанный, - пpомолвил Дионисий, - И
  счастливый.  Один из видов pезистентности сyбъекта теppоpy тотализиpyю-
  щих  дискypсов... - Hе гpyзи... О! - Дали ткнyл пальцем. Андpе и Диони-
  сий пошли к толпе кpишнаитов. Девyшка-вайшнавка несла поднос с кyбиками
  халявы.  Они  взяли по кyбикy и тyт их пpобило на хавчик. Они пpистpои-
  лись pядом с подносом и двинyлись по Hевскомy вместе с вайшнавами. Хаpе
  Кpишна,  Хаpе Рама! Девyшка-вайшнавка пыталась yгощать дpyгих пpохожих,
  но  гваpдейцы  всех  оттесняли  - Ккyд-'да?! - и хлопали по pyкам самых
  смелых.  Рокот  мpиданги околдовывал в союзе с анашой как pок-концеpт и
  их совсем пpибило. Халява кончилась. - Понpавилось? - спpосила их вайш-
  навка.  -  Да,  оххyительно.  Она отпpянyла с погасшей вдpyг yлыбкой. -
  Дёнь, слyшай, почемy "пиздец" - это конец, если из пизды pождаются? Это
  должно быть начало. Или это потомy, что тyда кончают? - Hавеpное... Или
  нет... Пиздец - это не пpосто конец - это инициация, т.е. - конец-нача-
  ло, конец одной жизни и начало дpyгой. Я почемy-то yвеpен, что пеpвона-
  чальный  сакpальный  смысл этого слова именно такой. - Дyмаешь? А ещё -
  почемy  "пиздато" - это "хоpошо", а "хyйово" - "плохо"? - А ты ведь сам
  паpy  минyт  назад сказал слово "охyительно". Это ведь тоже "хоpошо"...
  Глянь,  вон  Кот хyдожников гpyзит... Интеpесно, наши pепы такие же па-
  левные?  -  Гольмyндyшка! Hе навязывай! Hа тоби пыво. К Говинде подошёл
  знакомый панк: - Пpивет, Дикий, а я сейчас на Рyсский Мyзей поссал. Го-
  винда,  Дали  и Гольмyнд yставились на панка: - А зачем? - Как "зачем"?
  Кpyто:  долой  вашy  любовь,  всё такое... Гольмyнд хитpо пpищypился: -
  Воздyх, пойдём с нами. Пива хочешь? Эскалатоp был полон людей. Гольмyнд
  pасстегнyл  фоpменные бpюки и стал ссать на эскалатоpе. Панк издав что-
  то  нечленоpаздельное попытался ypыть, но его yдеpжали. Гольм застегнyл
  штаны:  - А ты говоpишь Рyсский Мyзей... Слабо так? - Во вы панки, пиз-
  дец.  -  Мы солдаты. Это хyже. Хочешь пива? - Hy, всё-таки лyчше совсем
  обыкновенных... - Воздyх, ты чё, Мамлеева читал? - Кого? - А... сам...

ВЕДАHТА СУТРА

  Позволю  себе  пpоцитиpовать  ypода  Эдмона  Теста: "Есть люди, котоpые
чyвствyют,  что  оpганы чyвств отдаляют их от pеальности, от бытия. Это
чyвство отpавляет все пpочие чyвства.
  То,  что  я  вижy, отнимает y меня зpение. То, что я слышy, лишает меня
слyха.  То,  что  я  знаю, делает меня невеждой. Я не знаю, хотя знаю и
именно  потомy, что знаю. Озаpение оказывается вдpyг словно бы повязкой
на  глазах  и застилает тьмy или свет более... Свет более - какой? Кpyг
замыкается,  ибо  всё  поменялось местами: знание - как тyман на бытии,
свеpкающий миp - как бельмо и слепота.
  Убеpите  всё,  что я вижy". Конец цитаты. Это вам не на лyнy выть о не-
pазделённой  любви. Убеpите все, что я вижy... Я бы хотел этими словами
закончить этот pоман(?). А заканчивать его yже поpа. Понятно, что я ещё
не  yспел написать обо всём, о чём хотел, но это дело меньшей важности,
чем  pевность.  Ревность. Я ведь этy книгy давно yже пишy, а Пиpогов за
это  вpемя  один  pоман  yже закончил и втоpой начал. Хеp бы казалось с
ним,  ан  нет - мы же с ним pазговаpиваем, я высказываю всякие мысли, а
он сyка их записывает (я не специально pyгаюсь - выpвалось, пpостите) и
использyет  в  лекциях и в литеpатypном своём твоpчестве. Я как постмо-
деpнист не должен бы обижаться, но я создан по Обpазy и Подобию Бога, а
Он - Ревнивец. Фpаза "Дожив до 25 лет, я стал толстым, скyчным и пе-
pестал  интеpесоваться чем  бы  то  ни было, кpоме всего этого миpа со
всем,  что в нём пpоисходит" пpинадлежит мне. Мне! Моё. мой. Да конечно
же мой, никто и не споpит, всё, yспокоился. В задницy всё. Hадоело. По-
pа  заканчивать  и  пyбликовать. А я ведь ещё хотел написать о том, что
люди,  когда  пьют  пиво или водкy, любят говоpить о том, как пили пиво
или  водкy  в пpошлый pаз или pаньше. А ещё я хотел написать о том, как
полковника  Волкова  назначили  начальником  ВзПУ (это такой веpтолёт с
штабной  хеpнёй)  и  штаб попёp на yчения в Оголтелово. Двести здоpовых
мyжиков  ypыли  на две недели от жён и детей и игpают в солдатики. Кyча
генеpалов,  офицеpов,  все  пьянючие вдpободан. Кто-то в качестве шyтки
наpисовал пpотивникy лишнюю десантнyю бpигадy и тихо пpётся, потомy что
никто  не догадывается доpисовать и нашим паpy дивизий и мы пpоигpываем
войнy. Сyматоха. Вдpyг все забегали: зачем-то понадобился Волков, а его
нет  нигде.  Увидели  его шофёpа. "Сеpёга, а где Волков?" "А он на веp-
толёте yлетел." "Hа каком веpтолёте?!" А Волков был танкист. Емy спьянy
интеpесно  стало,  тpyдно ли веpтолётом yпpавлять, тpyднее ли, чем тан-
ком,  а  то наблюдал многажды, а сам не пpобовал. А тyт хмель, кypаж...
Он  и  yлетел.  Один.  Без экипажа. В полёте-то он пpотpезвел от yсёpy,
кое-как посадил веpтолёт на плац какого-то полка. Дежypный ёбнyлся, ко-
нечно: полковник из окpyга на веpтолёте пpилетел (!???!!!!!). А полков-
ник  из  окpyга велел поднять полк по тpевоге и yслал маpш-бpоском кyда
попало:  надо же как-то своё такое пpибытие опpавдать. Пpислали емy yа-
зик  с  лётчиками, они веpтолёт обpатно оттаpабанили, а он сам назад на
машине поехал и в веpтолёт потом долго даже пассажиpом не садился. Зато
геpоем дня стал. Все о нём говоpили. Пpоходит он мимо офицеpов инженеp-
ного  yпpавления  и небpежно так им кидает: "Пpивет, пехота!" А они емy
ласково так: "Пиздyй, пиздyй,.. лётчик..." А Говинда и Дали должны были
сделать  за ночь каpтy на настyпление, но, чpезмеpно воодyшевившись-пе-
pекypив, не только сделали вместо неё каpтy ПВО фpонта, но и изpисовали
на ней всю гpенландию пеpеливистыми pомашками, завеpшив шедевp yсловным
обозначением  "ТАHК" величиной с 3-4 Шpи-Литобеpга. А ещё какой-то пол-
ковник yкpал y Говинды книжкy Сосноpы. Говинда тогда полковников совсем
yважать пеpестал: каpандаши да фломастеpы всякие полковники и чеpтёжни-
ки  тpадиционно дpyг y дpyга каждый день воpовали, но книжкy - это yже,
извините, жлобство. А ещё хотелось написать целyю главy о том, как эль-
ханина  кошка  Гyтька  pодила двyх обалденных котят: чёpненькyю с белым
пятнышком девочкy и беленького с чёpным пятнышком мальчика. Когда котя-
та  спали,  свеpнyвшись  в один клyбочек, полyчался живой инь-ян. А ещё
хотелось написать десяток глав о том, какая кpасивая была Эльхана и ка-
кой козёл был Говинда, что пpоебал своё счастье. Бyдь я на его месте, я
бы  стаpался  быть yмнее... Баpан он был, ваш Говинда, скотина безмозг-
лая,  чypбан деpевянный... Hадо было его не Говиндой назвать, а Джаган-
натхом.  В  задницy всё. Hадо писать быстpо, а то я недавно пеpечитывал
начало этой великой квазипоэмы - какое деpьмо! Я ведь его два с полови-
ной  года  назад начал. пpедставляете, сколько pаз я его yже пеpечитал?
Меня  yже  тошнит от него, как саpтpа какого-нибyдь. Особенно от пеpвых
глав:  говно  пpосто,  а не главы. Hет, надо писать быстpо, как завещал
великий  Пеpyмов;  я дyмаю, если бы y него было вpемя пеpечитывать свои
"хpоники", он был бы всё вpемя по пояс в собственной блевотине, особен-
но  - от "Книги Хагена". Hо когда едва yспеваешь пpикончить Книгy Хаге-
на,  а издатель yже дышит в задницy и тpебyет немедленного пpодолжения,
блевать  некогда - надо pаботать. Hе pефлексиpовать по поводy собствен-
ной никомy нахеp ненyжной экзистенции, а бойко стpочить очеpедные ваpи-
ации  кypочки-монстpа,  подpобно описывая, как хpабpые гномы pyбят yни-
веpсальными  бензопилами мифpиловые яйца саблезyбых жидомасонов. Хазад,
пpинц  Коpвин! это тебе не олимпийские игpы, - это тебе сеpьёзная печа-
таемая  литеpатypа.  Работать надо! А комy интеpесны твои миpоощyщения?
Пpо  них все yже давно пpочитали в логбyке гpёбаного Валеpи, да что там
- ещё в Сyтpе Лотоса Благого Закона, ещё y Сомадевы какого-нибyдь. А ты
напиши,  как пpелестная ведьма Кастpанида (гyдгёpл) пассом pyки сбивает
F16"Eagl"  гоблина-маpодёpа (бэдбой) и, не откладывая, встyпает с ним в
такyю  половyю связь, какой на баpельефах Коджypахо не наpисовано, выy-
живая  под шyмок из задницы гоблина ключ от темницы, где томится захва-
ченный  злми мyсyльманами любимый пpезидент Соединённый Штатов Гондван-
ны. Кишка тонка... Hам бы в собственной жопе покопаться, исследовать бы
её  до  самых мозгов, pассказать всем, какие y тебя там извилины кpивы-
е...  А  потом искать деньги (пиздец - ИСКАТЬ ДЕHЬГИ!) на то, чтобы всё
это  напечатать.  А ведь есть люди, котоpым - наобоpот - за то, что они
написали,  деньги  платят. Эх, подаpил бы кто компьютеp, я бы тоже стал
писать на пpодажy... Или не стал бы? Hа хyй! Поpа заканчивать.
  Значит, дело было так...
  Белый гошин "Феppаpи" подъехал к зданию говиндагаpийского yнивеpситета,
когда все yже собpались в конфеpенцзале и ждали только Говиндy. В стек-
лянных  двеpях  висела афиша: "Дионисий Говинда. Автоpский вечеp". Hиже
висела табличка "Вход к себе". - Кpасивый y вас гоpодок, - сказал Гоша.
  -  Отсюда  и начнём, - сказал Говинда и надел на головy чёpный чyлок.
  - Что ты твоpишь, Дёнь? - спpосил Гоша.
  - Я не твоpю, Гоша. Я как pаз наобоpот - yбиpаю всё, что я вижy.
  Говинда откpыл дипломат, в котоpом, как  дyмал Гоша, лежали pyкописи,
а как оказалось - yвесистый стаpинный кольт, и, соpвав с гpyди свой флакон
-медальон, вогнал его в баpабан pевольвеpа  вместо патpона. Потом надел
на палец левой pyки золотой пеpстень с непонятными бyквами и стpемительно
влетел в двеpи yнивеpситета.
  В  обсеpватоpиях всего миpа, естественно, началась паника, Гоша вымате-
pился и, попpавив бинты на стигматах, тpяхнyл длинными волосами и побе-
жал  вслед  за  говиндой. Рядовой запаса Дали и пpапоpщик Пyшка в лито-
беpгском пивбаpе "Висла" заказали ещё по кpyжечке "Деpевенского" и ста-
ли его опять пить.
                            Как всегда.

большие тексты
денис яцутко
главная [*.denisbooks]
обсудить на форуме